Их слёзы и причитания скоро стали искренними. В этих причитаниях отражалась вся их горькая жизнь с обидами, страданиями и гонениями, жизнь тяжёлая — от набегов иноплеменных, от поборов богатых и знатных, от жертвенных требований левитов и несправедливости алчных судей, от произвола и насилия царских и чужих воинов, грубых и жестоких, для которых убить любого человека было таким же простым делом, как прихлопнуть муху...

Красивая нарядная жена Добида Абите, не жалея беленой шерсти, разорвала на себе одежду. Она принесла своему господину арфу.

Добид настроил арфу. Под стоны и плач собравшихся он почтил память Саула и сына его Янахана плачевной песнью. Струны стройно звучали под его пальцами, сопровождая слова, внушённые богом:

Добид повернулся к женщинам и девушкам, стоявшим поодаль от мужчин и, продолжая песнь, обратился к ним:

Бетлехемец поник белокурой головой. Мягко ступая, подошёл левит Абитар и надел на светлые кудри венец Саула.

— Не рано ли мне носить царский венец? — спросил Добид умного друга. — Я ещё слуга князя пелиштимского, как же мне считаться царём?

— Ты помазан первосвященником Шомуэлом. Никто не имеет больших прав на царство, чем ты. А песнь твою я запомнил и запишу её на вощёную табличку клиновидными знаками.

— Что же мне делать после гибели Саула и Янахана? Оставаться здесь или идти в какой-нибудь из городов Юдеи? Надень льняной ефод, Абитар, спроси бога... — Добид с надеждой посмотрел на левита, который, несмотря на юность, часто мудро советовал ему при трудных обстоятельствах.

— Я уже молился и спрашивал Ягбе о тебе.

— Что он сказал?

— Он приказал тебе покинуть страну врагов. Иди в Хеброн. Это богатый юдейский город, высокостенный, торговый и многолюдный. Он свободен от нашествия безбородых. Я думаю, «адирим» Хеброна с удовольствием примут к себе помазанного на царство юдея.

— Ты уверен? А если они не захотят принять меня?

— Не желая отвлекать тебя от дел, я посылал доверенного человека к левитам Хеброна. Они спросили о тебе старейшин. «Адирим» ждут тебя, господин мой и царь.

Добид вздохнул с облегчением. Вытерев слёзы, он снял венец и обратился к своим людям, которые поспешили прекратить плач:

— Мы возвращаемся. Нам никто не угрожает. Для пелиштимцев мы слуги Ацхуса, для юдеев — единоплеменники. Грузите ослов и верблюдов. Запрягайте лошаков в повозки. Снимайте шатры, укладывайте имущество. Пригоните коз, овец и волов. Бог приказал мне прибыть в Хеброн и воссесть там на царство.

Забыв о скорби по погибшим собратьям, по Саулу и Янахану, вольные бродяги Добида возликовали.

— Я говорил тебе, Шер, надо не скулить, а держаться нашего господина, — весело укорял жену пожилой юдей, постоянно скитавшийся все последние годы с Добидом. — Вот теперь, глядишь, и мы прибьёмся на постоянное место. Заживём, как благополучные люди. Отладим дом, заведём хозяйство, будем растить внуков. Не забудь положить в хороший ларец наших покровителей «террафим». А то дом не устроится, всё будет кое-как.

— Не бойся, я уже собрала наших «баальчиков», — отвечала жена, та самая добродушная тётка, что привела в шатёр Добида молоденькую Ахиноам. — Ягбе великий бог, всё в воле его. Ягбе заведует делами всего Эшраэля. Он умудряет судей, левитов, военачальников... теперь вот — царя. А дома-то выпечкой хлеба, урожаем чечевицы, закваской сыра, окотом овец, родами невестки, сбором винограда занимаются наши старые «террафим», наши «баальчики-ваальчики».

Через сутки после погибельной для эшраэлитов битвы, караван под предводительством Добида тайно покинул Шекелаг. Окольными путями, стараясь не привлекать внимания местных жителей, он двинулся к Хеброну через узкие ущелья в пустынных горах Юдеи.

Подойдя к Хеброну, караван остановился. В город отправились: левит Абитар, копейщик Абеша, сын известного среди юдеев человека, и седобородый пророк Гаддиэль, в дорогих одеждах выглядевший величественно, умастившийся ароматами и надевший чистый наголовник. Они пробыли в Хеброне довольно долго. Добид начал хмуриться, а жёны его — вздыхать и шептать заклинания-обереги.

Но вот ворота города распахнулись. Вместе с посланцами молодого бетлехемца появились старейшины города. За ними следовали, распевая славословия богу, юноши и девушки в разноцветных рубашках. Они играли на лютнях, флейтах и кипарисовых «дудуках», извлекая мелодичные звуки. Вышли женщины знатных семейств, накинув на голову расшитые покрывала. А мужчины выкрикивали «шалом»[77] и взмахивали ветками финиковой пальмы.

Хебронские «адирим» выехали на высоких ослицах светлой масти, покрытых узорчатыми коврами. Они были в полосатых плащах и жёлтых кидарах, что подразумевало необычайную торжественность происходящего. Каждую ослицу с почтенным седоком вёл за узду мальчик в малиновой рубашке до пят и белой шапочке на макушке.

Сойдя с ослиц, старейшины приблизились к Добиду. Радушно распростёртыми руками, улыбками и поклонами могущественные бородачи подтверждали, что считают бетлехемца знатной особой и дорогим гостем. Они приблизились к Добиду, который стоял между двумя своими жёнами (причём Ахиноам и Абиге сияли красотой и золотыми украшениями).

«Адирим» почтительно взяли Добида и его жён за руки с двух сторон. Гостей повели в город, прямо к широкому, застланному коврами двору перед двухэтажным, заново побелённым домом. В нём и предстояло жить молодому гостю с семейством и слугами.

А ещё через день, когда съехались посланцы из всех городов Юдеи, на широком дворе состоялось второе (после Шомуэла) помазание на царство Добида-бетлехемца. Старый левит, прибывший из Галгала, и близкий Добиду Абитар возложили на белокурую голову вождя бедных скитальцев золотой обруч с трилистником над лбом и большим сердоликом в середине — венец Саула, первого царя Эшраэля.