– Мне понравилось, – сказала она… нехотя, и Патрик почувствовал отчаяние. Почему она говорит с ним все неохотнее? Она же никогда не сопротивлялась ему – всегда делала то, что он говорил, и, о боже, какие фантазии возникали у него из-за этого! Но теперь она отгораживалась. Все больше, и больше, и больше.

Она не провожала его взглядом, когда в столовой он ставил йогурт ей на поднос, а ее лицо не меняло выражения от его поддразниваний. Он шутил с официантами или другими поварами, которые громко смеялись над его остротами, но не видел, чтобы ее взгляд искрился и сиял, потому что она старалась не отвлекаться от своей работы. Сразу после той чертовой драки с Люком все стало очень плохо – Сара настолько перестала замечать Патрика, что он даже начал сомневаться в собственном существовании. Будто стал призраком, пытающимся привлечь внимание живых.

Возможно, он погубил себя в ее глазах, когда ввязался в драку с ее супергероем Люком, который получил массу удовольствия. Да и Патрик тоже, черт возьми, наслаждался битвой, но теперь начинал спрашивать себя, не сделал ли он очень большую ошибку.

Вчера вечером Сара даже не прикоснулась к купленному им пиву, черт побери. У Патрика появилось неприятное ощущение в животе, ставшее еще одним поводом выпить после того, как она уехала (а их у него и без того было слишком много). Да еще когда он проводил Сару и вернулся в бар, то его ждало не выпитое ею холодное пиво, и его пришлось выпить, иначе оно бы согрелось…

– Но не так, как оргазм? – решил пошутить Патрик.

Люк поднял голову и, прищурившись, угрожающе посмотрел на него.

«Да мне просто нравится заставлять ее произносить слово «оргазм» – понятно? Мне нравится, когда она так говорит, особое чувство расползается по всей моей коже и на оставшуюся часть дня лишает меня чертова рассудка. Иди на хрен, Люк. Не похоже, что ты и сам в здравом уме.

И на самом деле я не домогаюсь ее. Если бы она попросила меня остановиться, то я бы сразу… я бы стал действовать иначе».

– Десерт… вкусный и осязаемый, в противоположность оргазму, – медленно и совершенно серьезно проговорила она, будто твердой рукой спокойно отвела от себя его фривольность и пресекла ее в один момент. Конечно, если бы он стал действовать иначе, – накормил бы ее, взял за руку и повел, – то она уступила бы и сделала все, что ему угодно.

И все же она каким-то образом никогда не позволяла ему выходить сухим из воды. Ему это было чрезвычайно неприятно – ведь власть была у него, и он всегда рассчитывал, что ему все сойдет с рук. «Патрик, ты гребаный ублюдок. Putain d’enculé, va»[31].

– Мне понравилось, – повторила Сара.

– Хм. – Патрик смотрел на маленький завтрак, не зная, что и думать. Наверное, нет нужды в том, чтобы в каждом ее завтраке был спрятан оргазм. Как, скажем, нет необходимости каждое утро пить шампанское. Но все же…

– Вы с Люком с чем-то экспериментируете?

Патрик лишь пожал плечами. Он не собирался признаваться, что сделал этот завтрак специально для нее.

Не хотел, чтобы она неправильно расценила его поведение.

Например, что он подкатывает к практикантке, мечта которой зависит от работы здесь.

Она уже говорила, что, как только он обучит ее основам, необходимым для исполнения ее мечты, она уедет обратно в Калифорнию. Даже если не успеет научиться работать должным образом.

– Если да, то я сделала бы сыр более мягким и легким, – сказала она и мгновенно вспыхнула так, как не краснела даже при упоминании оргазма, и опустила глаза.

Потому что была всего лишь скромной практиканткой. А он был вторым по рангу в одной из самых известных кондитерских кухонь на планете. Ей полагалось доставать зернышки из граната, как можно старательнее учиться и не сметь даже предполагать, что ее идеи могут быть лучше, чем его.

– Доешь, Сара, – сказал Патрик и протянул руку, чтобы разгладить большим пальцем морщинку между ее бровей.

Ее взгляд взлетел вверх.

– Pardon. – Он показал ей красную каплю на своем пальце. – Это чуть не попало тебе в глаз.

– Патрик! – произнес Люк, не сходя со своего места, и Патрик стиснул зубы, когда встретился взглядом с черными глазами Люка. Тот смотрел уверенно и холодно, будто в открытую предупреждая, что ожидает от Патрика, что тот будет вести себя лучше, чем сейчас.

«Это ведь чуть не попало ей в глаз. Я просто хотел помочь, черт побери».

Люк не отводил взгляд.

«Le salaud»[32].

Вот ведь ирония жизни. Первые пятнадцать лет люди намеренно разрушали все устремления Патрика, лишь только он их выказывал. Потом он попал в приемную семью и привязался к такому же, как он сам, приемышу Люку Леруа. У того были высокие требования и к себе, и к другим. Люк не просто думал, что Патрик должен стремиться к совершенству, но считал это само собой разумеющимся. Патрику пришлось усердно работать, чтобы научиться быть самостоятельным и не походить на голодного младенца, схватившегося за ближайший к нему палец взрослого.

Патрик взял ложку, наполнил ее, протолкнул между губ Сары, одновременно взял ее руку, согнул ее пальцы вокруг ручки ложки и отвернулся, чтобы начать следующую работу.

– Съешь это, Сара, – спокойно скомандовал он через плечо, а команды она, естественно, выполняла всегда. – А затем подойди сюда.

От аромата карамели Сара чувствовала в себе такую легкость, что могла бы взлететь над всем миром, будто наполненный гелием шар, но одновременно испытывала такое большое радостное давление, что побаивалась, как бы не лопнуть.

Когда Сара училась в Culinaire, то полюбила работать с сахаром и даже стала звездой в своем классе, но в Leucé она была низведена до изготовления ажурных завитков и дуг, которые требовались тысячами. Такая работа – это вам не кот начихал. В ней требовались точность движений и достижение совершенства. Именно это и нравилось Саре, и из-под ее рук выходили необыкновенно изящные украшения. В то же время она украдкой поглядывала, как Патрик создает еще одну невероятную шоколадную скульптуру или делает из карамели что-то очень сложное, и его лицо временами превращается в сгусток сосредоточенности – рот аристократа сурово сжат, подбородок с продольной ямочкой напряжен, ни одной морщинки в уголках глаз.