— Жаль, что ты никогда не говоришь Таннеру те глупости, которые иногда шепчешь мне. Ему просто необходим кто-то, кто заставит его смеяться.

Кэтрин нервно сглотнула. Она знала, что вела себя в тот вечер так, словно в нее вселился бес, но признаться в этом, мужчине, да еще такому, как Таннер… И так она не уверена в себе, а тут вообще никакого самоуважения не останется.

— Знал бы ты, как это трудно, Майкл.

— Не труднее, чем взрослеть. Ты сама мне не раз говорила: взросление тяжкий труд.

Кэтрин отвернулась и уставилась в окно, сочтя разговор законченным. Майкл пошел копаться в кладовке.

Все, что сказал сын, было правдой. Она часто думала о Таннере. Слишком часто.

Две недели назад он наконец накрыл бассейн голубым брезентом. Она пришла домой поздно, с полными сумками покупок, и увидела это яркое пятно во дворе Таннера. Теперь этот брезент провис в центре — от щепок, листьев и еще какого-то мусора.

Трава на лужайке пожухла и почернела, а желто-коричневые листья дуба носились по двору как маленькие торнадо, пока их не прибивало ветром к проволочной изгороди. На дощатом помосте у бассейна остался один-единственный шезлонг, с которого убрали мягкую подушечку.

Да-а, Таннер Пирс умел наслаждаться летом и солнцем. Каждый день был для него праздником: водные игры, фантастические надувные игрушки всевозможных расцветок, лед в стаканчиках с коктейлями, мороженое, фрукты, поп-корн… Все пространство вокруг бассейна было заставлено шезлонгами, и ни один не пустовал. В них, развалясь, сидели гости в весьма экономные купальниках. Они вопили, азартно лупя по мячу, заразительно хохотали над анекдотами, сталкивали друг дружку в воду, поднимая визг и фонтаны брызг. Шум раздавался на всю округу.

Его тело, покрытое капельками влаги, было таким здоровым, загорелым и… сексуально притягательным, что у нее дрожали и подгибались коленки. Когда же он растирался полотенцем, то Кэтрин могла — несмотря на расстояние — разглядеть даже встававшие дыбом волоски на бронзовых от загара руках. Курчавые волосы на груди от влаги распрямлялись, прилипая к телу. Стоило ему, однако, повесить полотенце на шею, как они тут же снова скручивались в кольца… Такие, что пробуждают воображение женщины, от них пылают щеки и увлажняется лоно. Прошло много времени с тех пор, как она в последний раз переживала что-то подобное.

И вот теперь Таннер Пирс… Как ни старалась, она не могла прогнать думы о нем.

Она уже поняла, что летом он умеет развлечь себя. Но вот доступен ли ему смысл такого праздника, как Рождество?

Вряд ли он удосужится хоть как-то украсить свой дом к празднику. Скорее всего тот так и будет стоять темной громадой. Да будет ли он вообще праздновать Рождество? Если и решится, то наверняка это будет нечто, блистающее дорогущими подарками, профессионально завернутыми и купленными в самый последний момент.

После кафе-мороженого она надеялась, что их отношения перерастут в более дружелюбные. Но ничего не вышло.

Несмотря на то что его сестра испортила им настроение, беседа за столом все же велась, правда, довольно вяло.

— Мне очень жаль, — сказала она тогда, узнав, как умерла его жена.

Он сдержанно отозвался:

— Несчастный случай.

Но краткость его ответа и затаившаяся в глазах боль позволили Кэтрин понять его чувства.

С тех пор Кэтрин часто пыталась представить, какой была его жена.

У нее обязательно должны были быть длинные волосы с выгоревшими на солнце прядками. Стройная высокая фигура — глаза на уровне его губ. Изящные руки с прекрасным маникюром. И карьера ее была примерно такой же, как у Таннера: в любой мелочи она соответствовала ему — в жизнелюбии, постоянно хорошем настроении, энтузиазме, доброте…

Воображение не давало ей покоя, особенно в полночь. Неудивительно. Ведь кровать в это время была пугающе пустой, а ей так хотелось тепла. Или за завтраком. Стоило ей задуматься, как кофе остывал. Выливая вторую чашку в мойку, она остро ощущала, как не хватает ей того, с кем можно было бы разделить завтрак. В такие моменты новости по радио теряли свою злободневность, а веселые мелодии, под которые она иногда пританцовывала, вытирая посуду, действовали на нервы.

И за всем этим то пряталась, то вновь беззастенчиво являлась одна-единственная мысль — каково это, любить такого мужчину, как Таннер Пирс?

Сердце Кэтрин начинало бешено колотиться, а воображение разыгрывалось не на шутку. С тех пор как не стало Марка, она ни разу не задумывалась о другом мужчине, тем более о физической близости.

Но в случае с Таннером этот барьер был успешно преодолен. Она так и представляла его вылезающим из бассейна и окидывающим ее одобрительным взглядом, поскольку ради него надела свой самый открытый купальник. Такой, в каком можно показаться только своему любовнику. В обычные дни его надежно прячут в самом дальнем уголке ящика с нижним бельем.

Но воображаемая ею картинка была больше, чем мираж или фантазия. Потому что она ощущала прикосновение гладкого шелка к своей груди так же четко, как видела слегка кривоватый зуб в улыбающемся рту Таннера. Или легкую дымку страсти в его глазах, когда он поддевал пальцем одну из четырех тоненьких бретелек, на которых держался купальник. Или слышала собственное прерывистое дыхание, когда он ласкал ее чувствительную кожу.

При свете дня он лишь стиснет ее грудь, а потом, оглянувшись на соседний дом и заметив колыхнувшуюся там занавеску, обнимет за плечи и уведет к себе в спальню, где никто не помещает им заниматься любовью.

Она будет лежать под ним на кровати и спиной чувствовать каждую складочку на простыне. Когда его голова опустится на ее грудь, а язык начнет искусную игру с сосками, она обхватит ногами его бедра и ладонями ощутит каждую клеточку восхитительного мужского тела.

Его ласки станут все более неистовыми. А она превратится в пламень, отвечая на его страсть: восторженно встретит его первый неистовый толчок, будет активно помогать ему. Они забудут обо всем на свете, кроме своих волшебных ощущений…

Она почувствует, как он задрожит, не выдержав напора, и изольется в нее. Аромат их разгоряченных тел наполнит комнату. Он освободит ее от тяжести своего тела и ляжет рядом. Приятная усталость сморит их тела.

И тут ее фантазии — сны — миражи резко обрывались.

Ей трудно было вообразить их вместе после любовной сцены. Невозможно было представить себе даже то, что они просыпаются рядом. Или о чем-то тихо беседуют в кровати, что порой сближает гораздо больше любовных объятий.

Вероятно, она подсознательно боялась расставания. Боялась пустоты, которая немедленно воцаряется в сердце, когда двое перестают быть единым целым. И наступает момент, когда он снова превращается в беззаботно смеющегося мужчину с вызывающими манерами, а она возвращается к сыну и своим нелегким обязанностям.

И ничегошеньки их не связывает, нет у них ничего общего.