А когда они осели здесь, на свет появился Хэвок.

— Хэвок! — крикнула его мать в сторону леса, выпуская собак.

Еще несколько криков — и появился коренастый молодой человек. Его лицо раскраснелось от тяжелой работы, кудрявые волосы растрепались. Он улыбнулся, и Лакост сразу поняла, что другие официанты в бистро не имели ни малейшего шанса с девушками. Все девушки принадлежали этому парню. И кусочек ее сердца он тоже похитил. Она быстро произвела подсчеты в уме. Ей было двадцать восемь, ему — двадцать один. Через двадцать пять лет такая разница в возрасте не будет иметь особого значения, хотя ее муж и дети вряд ли согласились бы с этим.

— Чем могу вам помочь? — Он нагнулся и снял свои высокие зеленые сапоги. — Разумеется, речь пойдет о человеке, которого нашли сегодня утром в бистро. Прошу прощения, я должен был догадаться.

Он продолжал говорить на ходу, и вскоре они оказались в великолепной кухне — в реальной жизни Лакост таких не видела. Вместо классического и обязательного, как полагала Лакост, треугольника кухонного оборудования вся кухня прилепилась к одной стене в задней части светлого помещения. Здесь был один очень длинный бетонный стол, кухонное оборудование из нержавеющей стали, открытые подвешенные полки с чистыми белыми тарелками, выстроенными в ряд. Шкафы внизу были отделаны темным ламинатом. Кухня, хотя и выдержанная в стиле ретро, казалась очень современной.

Тут не было и кухонного островка, вместо него — обеденный стол матового стекла, окруженный старинными с виду тиковыми стульями. Лакост села на один из них и обнаружила, что он на удивление удобен. У нее мелькнула мысль: а что, если это и впрямь старинная мебель, привезенная из Праги? Но потом она подумала, что вряд ли люди возят через границу тиковые стулья.

Почти всю противоположную стену кухни занимали окна от пола до потолка, скругленные по краям. Из них открывался великолепный вид на поля, лес и гору вдали. Лакост увидела также белый шпиль церкви и облачко дыма. Деревня Три Сосны.

В свободном пространстве у огромных окон стояли точно друг против друга два дивана с низким кофейным столиком между ними.

— Чаю? — спросила Ханна, и Лакост кивнула в ответ.

Эти два представители семейства Парра не очень вписывались в почти стерильную обстановку, и Лакост поймала себя на том, что размышляет об отсутствующем Парра. Об отце, о Роре. Может быть, этот дом своими строгими прямоугольными формами обязан именно ему? Может быть, это он тяготеет к прохладной определенности, прямым линиям, почти пустым комнатам и ничем не заставленным полкам?

— Вы знаете, кто был убитый? — спросила Ханна, ставя чашку перед Лакост.

На безукоризненно чистом столе появилась и вазочка с печеньем.

Лакост поблагодарила хозяйку и взяла печенье. Оно было мягким и теплым, пахло изюмом и овсом, имело привкус жженого сахара и корицы. Оно имело домашний вкус. Лакост обратила внимание, что на чашке изображен улыбающийся и машущий снеговик в красном костюме — сувенир с квебекского зимнего карнавала. Она сделала глоток. Чай был крепкий и приятный.

Как и сама Ханна.

— Нет, пока мы не знаем, кто это, — ответила Лакост.

— Мы слышали… — Ханна помедлила, — что он умер насильственной смертью. Это верно?

Лакост вспомнила проломленный череп убитого.

— Да, насильственной. Его убили.

— Боже мой, — сказала Ханна. — Какой ужас. И вы понятия не имеете, кто это?

— Скоро узнаем. А пока я хочу услышать, как прошел вчерашний вечер. — Она повернулась к молодому человеку, сидящему напротив нее.

В этот момент от двери раздался голос, произнесший несколько слов на непонятном Лакост языке, видимо на чешском. Коренастый мужчина вошел в кухню и отряхнул свою вязаную шапку, поколотив ею о куртку.

— Рор, ты что, не мог сделать это в прихожей? — сказала Ханна по-французски, и хотя в ее голосе слышалась нотка укоризны, было очевидно, что она рада его видеть. — У нас полиция. По поводу убитого.

— Какого убитого? — Рор тоже перешел на французский, хотя и с небольшим акцентом. В его голосе слышалась озабоченность. — Где? Здесь?

— Не здесь, па. Тело обнаружили сегодня утром в бистро. Человек умер насильственной смертью.

— Ты хочешь сказать, его убили? Прошлой ночью кого-то убили в бистро?

В его голосе отчетливо слышалось недоумение. Как и его сын, он был невысок и крепок сложением. У него были курчавые темные волосы, начавшие седеть, — и это отличало его от сына. На взгляд Лакост, ему было под пятьдесят.

Она представилась.

— Я вас знаю, — сказал он, глядя на нее проницательным, острым взглядом. У него были голубые и жесткие глаза, вызывавшие беспокойство у того, кто смотрел в них. — Вы уже бывали в Трех Соснах.

Лакост поняла, что у него хорошая память на лица. Большинство запоминали лишь старшего инспектора Гамаша. Ну, может, еще инспектора Бовуара. А ее не запоминал почти никто. Разве что другие агенты полиции.

А этот человек запомнил.

Он налил себе чая и сел. Он тоже казался немного не на своем месте в этой идеально чистой комнате. И в то же время ему было здесь вполне удобно. И вообще у него был вид человека, которому было бы удобно почти повсюду.

— Вы не знали о трупе?

Рор Парра откусил печенье и отрицательно покачал головой:

— Я весь день работал в лесу.

— Под дождем?

Он фыркнул:

— Ну и что? Маленький дождик вас не убьет.

— А вот удар по голове — вполне.

— Именно так его убили?

Лакост кивнула.

— И кто он был? — продолжил расспрашивать Парра.

— Никто его не знает, — ответила Ханна.

— Но может, вы знаете, — сказала Лакост.

Она вытащила из кармана фотографию и положила ее картинкой вниз на твердую, холодную столешницу.

— Я? — хмыкнул Рор. — Да я вообще не знал, что тут кто-то убит.

— Но мне известно, что летом вы видели какого-то постороннего человека близ деревни.

— Кто вам сказал?

— Не имеет значения. Просто кое-кто случайно слышал, как вы об этом говорили. Это что, была тайна?

Парра помедлил.

— Да нет. Видел его один раз. Может, два. Да это не имеет значения. Глупость какая-то. Просто мне показалось, что я видел какого-то типа.

— Глупость?

Рор неожиданно улыбнулся — впервые с того момента, как вошел в кухню, и улыбка преобразила его суровое лицо. С него словно опала корка. На щеках появились морщинки, а глаза на мгновение засветились.

— Да поверьте мне, что глупость. А я знаю, что такое глупость, — у меня сыну едва за двадцать. Я вам все скажу, но это ничего не значит. У старого дома Хадли появились новые владельцы. Несколько месяцев назад его купила одна пара. Они его перестраивают и наняли меня, чтобы построить сарай и очистить дорожки. А еще они хотели, чтобы им привели в порядок сад. Но это большая работа.