происходило за их пределами. И иностранцы, которых более интересовала первая тема, никогда не получали шанса заглянуть внутрь гарема и составить более или менее достоверный отчет о том, что им удалось увидеть собственными глазами. Так обстояли дела по крайней мере до сравнительно недавнего времени.

И все же некоторые детали быта, которые были затем обнаружены, помогли в какой-то мере пролить свет на более древние традиции. Ибо, во всяком случае в этом отношении, если не во многих других, Восток не менялся веками. А поскольку Америка и Африка, исключая, разумеется, ее средиземноморское побережье от Египта до Марокко, оставались в основном неисследованными в течение долгого времени уже и после утверждения христианства, картину этого явления, исчерпывающую или нет, можно воссоздать, лишь опираясь на сведения, поступившие из Азии и Северной Африки. В последнем регионе преобладала цивилизация восточного типа. Следовательно, чтобы сформировать хоть какое-то представление о частной жизни женщин в гаремах от Алжира до Сиама, существовавших за тысячи лет до того, как Европа начала избавляться от наследия варваров, мы можем воспользоваться сообщениями путешественников, которые посещали эти страны за последние три-четыре века.

В 1599 г., например, Томас Даллам, мастер, изготавливавший органы для королевы Елизаветы[35], отправился в Константинополь, чтобы руководить там сборкой инструмента, который она подарила султану Османской империи Мехмеду III[36].

Судя по всему, Даллам был не только первоклассным мастером своего дела, но и типичным представителем той породы англичан, которая получила развитие именно в царствование Елизаветы I. В нем идеально сочетались такт, личное обаяние, ненасытная любознательность. Первые два качества позволили ему заручиться дружбой одного из старших евнухов султана. Последнее качество обеспечило ему согласие нового приятеля показать самый знаменитый гарем мира Старый Сераль[37], построенный Мехмедом-Завоевателем[38] в начале второй половины XV в.

Эта же черта характера Даллама, отмеченная выше, проявляется в его описании того, что произошло.

«Когда он показал мне много других вещей, которые меня поразили, мы прошли затем через маленький квадратный двор, выложенный мраморными плитами, и он показал мне калитку в стене, куда мне надлежало войти, однако он сам знаками объяснил, что ему туда заходить нельзя. Когда я подошел к калитке, то увидел, что она вделана в очень толстую стену и с обеих ее сторон поверху шла очень прочная железная решетка, и через ту решетку я увидел тридцать наложниц великого Султана, которые играли в мяч в другом дворе. Сперва, увидев их, я подумал, что это были молодые мужчины, но когда я заметил, что волосы у них на голове были заплетены в косы и свисали на спины и в нижней части переплетены лентой с мелким жемчугом, а также по другим явственным признакам я понял, что передо мной женщины, и притом очень хорошенькие.

Окошко в гареме

На головах у них не было надето ничего, кроме маленьких шапочек из золотой ткани, которые едва прикрывали их макушки; на шеях у них не было повязано ничего, кроме красивых жемчужных ожерелий и драгоценностей, висевших у них на груди, и сережек у них в ушах; их платья похожи на те, что носят солдаты, некоторые из красного сатина, некоторые из лазурного, и некоторые других цветов, подпоясаны они ремешками иного цвета; их ноги были облачены в штаны из красивой ткани, изготовленной из хлопка-сырца, белой, как снег, и тонкой, как батист, ибо я мог различить сквозь нее кожу их бедер. Длина их такова, что они доходят до колена. Некоторые из них носили изящные высокие ботинки со шнуровкой из кордовской цветной кожи, а у других ноги были голые, с золотым кольцом между щиколоткой и икрой, а на ступнях – бархатные туфли высотой в 4 и 5 дюймов. Я стоял так долго, глядя на них, что тот, кто проявил ко мне всю эту доброту, начал сильно сердиться на меня. Он скривил губы и топнул ногой, чтобы я перестал смотреть, и эта команда была выполнена мною с великой неохотой, потому что это зрелище доставляло мне огромное удовольствие».

Очевидно, эта решетка и оказалась последним пунктом в экскурсии, которую охочий до приключений создатель органов совершал по гарему. Безусловно, ему повезло, что он смог забраться так далеко. Можно с полной уверенностью утверждать, что, за исключением очень немногих врачей, которых вызывали при исключительных обстоятельствах, и, разумеется, чужеземных солдат и пиратов, которые забредали туда, совершая налеты на прибрежные города, ни одному христианину, будь то мужчина или женщина, не удавалось побывать в каком-либо восточном гареме в качестве гостя вплоть до начала XIX в.

Не стала исключением из этого правила и известная великосветская дама, леди Мэри Стюарт Уортли Монтегю, блиставшая остроумием в английском обществе XVIII в. Вместе с тем ей есть что сказать о быте гарема в Константинополе в 1716–1717 гг., когда ее муж был британским послом при Высокой Порте[39].

По ходу дальнейшего повествования мы еще обратимся к ее воспоминаниям. И ни один человек нехристианского вероисповедания – ни мужчина, ни женщина – не оставил каких-либо записок, мемуаров или писем, в которых рассказывалось бы о посещениях гаремов или пребывании там. Объясняется это очень простой причиной: эти люди считали такой опыт слишком заурядным и потому не заслуживающим подробного описания, поскольку, с их точки зрения, оно вряд ли могло вызвать интерес у читателя. Они, конечно же, не предполагали, что читателем может оказаться человек, живущий далеко за пределами Османской империи и совершенно незнакомый со всеми деталями соответствующего быта.

Халиф Мансур, отстраивавший в VIII в. Багдад, страдал от постоянных болей в желудке и в надежде избавиться от них однажды призвал к себе врача-перса, который исповедовал христианство и поэтому являлся сторонником моногамных отношений. Христианин добился успеха там, где потерпели неудачу правоверные мусульманские лекари. Мансур послал ему в знак благодарности три тысячи дукатов и трех прекрасных девственниц, о цвете кожи которых не упоминается. Однако непреклонный новообращенец не польстился на такой, казалось бы, непреодолимый соблазн и вернул девушек нетронутыми, деньги же оставил себе. Вместе с девственницами он отправил письмо халифу, в котором объяснял, что христианская религия запрещает ему приближаться к какой-либо женщине, кроме своей собственной жены, с целью совокупления. Несмотря на то что последняя к тому времени давно уже миновала тот возраст, когда могла еще вызывать какое-то половое влечение, – ей уже исполнилось далеко за шестьдесят, как и самому врачу, – он оставался верен христианским заповедям, находясь в ситуации, которая, с точки зрения мусульманина, была прискорбна во всех отношениях.