Командующий Западным фронтом, а ранее немецкими войсками в Италии фельдмаршал Кессельринг также отмечал: «Еще 12 апреля 1945 г. во время моего последнего доклада у Гитлера он был оптимистически настроен… Он был прямо-таки одержим своей идеей спасения, цеплялся, как утопающий за соломинку. Он, по-моему, был уверен в успешной борьбе на Востоке, верил в 12-ю армию, в различное новое оружие и, может быть, в крушение вражеской коалиции…» Яркой иллюстрацией «оптимизма» Гитлера является его встреча 23 марта с начальником РСХА Эрнстом Кальтенбрунером, прибывшим для обсуждения вопроса о расширении его полномочий при принятии решений по Австрии. Гитлер встретил шефа имперской безопасности у большого моста в городе Линц на Дунае, который он хотел сделать столицей Центральной Европы. Далее он углубился в обсуждение вопросов о переустройстве этого города. Вряд ли Кальтенбрунера, уроженца Линца, в тот момент сильно волновала судьба родного города. Посему длинные рассуждения фюрера по «столь важному вопросу» вызвали у него только удивление и раздражение. Гитлер, видимо, что-то почувствовал и на полном серьезе заявил своему земляку, что «если бы я не был уверен, что когда-то вместе с вами буду перестраивать город Линц, то уже сегодня пустил бы себе пулю в лоб». После этого фюрер заверил эсэсовца, что у него «есть еще средства и возможности закончить войну победоносно».

Весной 1945 г. Гитлер, находясь «в расстроенных чувствах», принял одно из последних своих важнейших решений. 19 марта он подписал директиву об уничтожении военных, промышленных и транспортных сооружений, средств связи и всех материальных ресурсов на территории Германии, коими может воспользоваться противник. Не следовало оставлять ничего, что могло бы помочь немецкому народу пережить грядущее поражение Третьего рейха. Фюрера совершенно не волновала судьба своего народа после его личного краха. Еще в августе 1944 г. он заявил своим гаулейтерам: «Если немецкому народу суждено потерпеть поражение, то он, очевидно, слишком слаб, он не смог доказать свою храбрость перед историей и обречен лишь на уничтожение».

Фактически фюрер предрекал своей стране гибель в духе Западной Римской империи в V веке. В беседе с Альбертом Шпеером он утверждающе заявлял: «Если война будет проиграна, нация тоже погибнет. Нет необходимости заниматься основой, которая потребуется народу, чтобы продолжить самое примитивное существование. Напротив, будет гораздо лучше уничтожить все эти вещи своими же руками…»

Однако апофеоз войны в стиле камикадзе и самураев оказался несбыточной мечтой. Приказ «о выжженной земле» повсеместно саботировался не только промышленной элитой и местными руководителями, но и военным командованием, не желавшим брать на себя лишнюю ответственность после очевидного поражения. За годы существования Третьего рейха уже было совершено достаточно преступлений и злодеяний, в том числе и против самого немецкого народа.

11 марта 1945 г., в годовщину памяти героев, Гитлер выступил с обращением к Вермахту, в котором утверждал, что «проявляя мужество и стойкость, фанатизм и выдержку», можно «преодолеть все невзгоды». Фюрер в очередной раз ссылался на исторические примеры: вспоминал войну Рима с Карфагеном, героическую борьбу Пруссии в Семилетней войне и т. п. Он заявил, что «Бог не оставит нас без своей милости и благословения», если все немцы будут «фанатично выполнять свои обязанности». Гитлер, видимо, убеждал самого себя в том, что «всемогущий повелитель миров помогает лишь тому, кто твердо решил помочь сам себе». С одной стороны, нелогичность и ирреальность многих высказываний фюрера кого-то поражает, с другой стороны, – а какой у него был выбор? Ведь даже неизлечимо больной раком до последнего дня продолжает верить в чудо. Оцени Гитлер обстановку реально, ему действительно следовало брать пистолет и стреляться. Либо садиться в самолет и лететь в Южную Америку.

Гитлер в конце 1941 г. сказал: «Я теперь размышляю о военных проблемах в среднем по 10 часов в день. Чтобы отдать приказ, мне требуется полчаса, ну, может быть, минут 45, однако сперва следует тщательно продумать предстоящую операцию, и зачастую разработка начинается за полгода до ее начала. Затем иногда наступает момент, когда военные действия на Восточном фронте меня вообще больше не волнуют, поскольку речь идет всего-навсего о неукоснительном выполнении моих приказов; меня также совершенно не интересует, каким образом они выполняются, поскольку я в это время уже занимаюсь совершенно другими проблемами». Впрочем, последующие события заставили его несколько пересмотреть подход к выполнению отданных приказов.

Кейтель и после войны продолжал высоко оценивать стиль работы шефа: «Фюрер всегда смотрел в корень, когда что-либо предпринимал… Он без устали задавал вопросы, делал замечания и давал указания, стремясь ухватить самую суть, до тех пор, пока его неописуемая фантазия все еще видела какие-то пробелы».

Методы убеждения у Гитлера были разными. Широкое распространение получили рассказы о приступах бешенства, «пене на губах», потере самообладания и т. п. Однако в то же время известно, что со всеми он вел себя по-разному. Фюрер безошибочно чувствовал, как далеко можно зайти в разговоре с тем или иным собеседником и в каком месте с помощью взрыва гнева он мог рассчитывать на наибольший эффект.

Этот метод срабатывал не всегда, но исключения бывали редко. Мало кто из немецких генералов мог решиться на открытый конфликт с фюрером. Одним из таких был Вальтер Модель, который всегда открыто отстаивал свою точку зрения. Он пользовался особым доверием Гитлера за умение преодолевать кризисные ситуации на своих участках фронта. Летом 1942 г. между ними возник спор по поводу размещения танкового корпуса в районе Ржева. Из-за неуступчивости сторон дискуссия приняла острый характер. Наконец Модель заявил: «Мой фюрер, вы командуете 9-й армией или я?» Гитлер был поражен столь смелым ответом, но продолжал стоять на своем. Тогда Модель громко произнес: «Я вынужден заявить протест». Гитлеровская свита была испугана и поражена подобным тоном, но, к их удивлению, фюрер вдруг уступил: «Хорошо, Модель, делайте так, как вы хотите, но вы ответите головой, если ошибетесь».

Фюрер был хорошим психологом, так как мог мастерски подстроиться под характер собеседника, которого он хотел в чем-то убедить. Наивысшие шансы добиться своего у оппонентов были при разговоре наедине. Дело в том, что Гитлер поддерживал у своего окружения определенный образ, который давил на него и заставлял устраивать показательные спектакли. Это хорошо подметил адъютант Шмундт, который, к примеру, посоветовал гроссадмиралу Редеру добиваться беседы тет-а-тет.

Упорство фюрера в отстаивании своей точки зрения производило большое впечатление на военных. Манштейн писал в мемуарах: «Почти всегда требовалось много часов борьбы, чтобы добиться от него желаемого или уйти, получив утешительные обещания, а иногда и ни с чем». Бывало, что фюрер обещал пару-тройку дивизий просто, чтоб от него отстали, а потом просто затягивал подписание соответствующего приказа. В дискуссиях и телефонных разговорах со своими военными, длившимися нередко по нескольку часов, Гитлер проявлял незаурядную выдержку, причем самые веские аргументы собеседника рушились как карточный домик. Редер писал: «Он был непревзойденный мастер спора и обмана, а в разговоре буквально сыпал словесными увертками и двусмысленностями, так что невозможно понять его истинные намерения и цели».