– А на словах князь ничего не передавал? – переспросил фараон.

– Он сказал, что до сих пор помнит и ценит те дружеские узы, которые вас связывают. А это стихи той женщины, из-за которой он позабыл всех остальных красавиц. Той единственной, которую он теперь любит!

– Мда-а-а уж, – покачал головой фараон, – а Красавчик действительно изменился! Я его не узнаю! Ну, хорошо, продолжай!

– Хочу ещё сказать про Элам, государь, – продолжил Монуэмхет. – И его не стоит нам сбрасывать со счетов. Элам тоже готов присоединиться к восстанию.

– И даже Элам?! – удивился Псамметих.

– Да, и даже Элам.

– А ну ка тут объясни всё… Обьясни мне поподробнее. Элам готов к выступлению?! И это несмотря на то, что ещё совсем недавно его в пух и прах разгромили?– удивился Псамметих.

Монуэмхет счёл необходимым пояснить:

– Как это не покажется удивительным, господин, но Элам отчасти уже восстановился. И жаждет отомстить за свой недавний разгром. А ещё, по моим сведениям, к восставшим могут примкнуть и мидийцы.

Псамметих ещё больше удивился и, не сдержавшись, покачал головой:

– Ну на-адо же! А что, мидийцы тоже оправились уже от скифского погрома?

– Ну тут я твёрдо не утверждаю, – замялся Монуэмхет. – Во всяком случае я могу сказать так: подготавливается грандиозное возмущение против империи. Вскоре заполыхает весь Восток! И под ногами ассирийцев загорится земля!

– Это хорошо, это очень хорошо! – произнёс Псамметих и на его лице заиграла торжествующая улыбка.

***

Псамметих уже забыл, что когда-то именно ассирийцы помогли ему освободиться от захватчиков-нубийцев, хотя затем на какое-то время ассирийцы установили свою власть в долине Нила, даже нещадно разграбили Фивы и вывезли в империю одного золота на две с половиной тысячи талантов! Но это уже в прошлом! Теперь Псамметих чувствовал себя достаточно уверенно и мог не сильно опасаться Великого царя, так как у того и без Египта хватало врагов. Эти враги уже обступали империю со всех сторон! А Ашшурбанапал этого как будто и не замечал. Или, вернее, ещё не до конца осознавал всю серьёзность назревавших для его державы угроз.

***

По возвращении Псамметиха I в Мемфис к фараону прибыли посланцы сразу от двух финикийских царей – от престарелого Баала I, правившего в Тире, и от Якинли, сидевшего на троне в Арваде. Оба царя буквально изнывали от ассирийского ярма и прощупывали почву насчёт заключения договора о помощи со стороны Египта в случае, если они решатся на новое восстание. Несколько лет назад они уже поднимали его, и это им обошлось боком, но у финансистов и крупных купцов из обоих городов не было больше сил терпеть те колоссальные поборы, которые на них накладывали ассирийцы.

Псамметих первым принял посланца от Баала.

– Государь, – обратился к фараону финикиец, – если ты перейдёшь Синай и вторгнешься в пределы империи, то Тир сразу же встанет на твою сторону! И нас поддержат другие финикийские города! Мы тебя ждём как избавителя от ассирийского владычества. Сказать по правде, у нас уже нет сил терпеть ассирийцев!

Примерно в том же духе высказался и посланец от царя Арвада.

А ещё через два дня в Мемфис прибыл посланец от лидийского царя Гига. Он сообщил, что верховный вождь киммерийцев Лигдамис принял посольство от Великого царя и пообещал ассирийцам, что начнёт боевые действия против Лидийского царства. Старший сын Лигдамиса, Сандашактра, во главе пятнадцати тысяч киммерийских конников уже вторгся в северо-восточные владения Лидии.

– Ну, что ты на это скажешь? – обратился к Монуэмхету Псамметих.

– Я не думаю, что Ашшурбанапал знает обо всех наших планах. Он просто реагирует на открыто враждебные шаги Гига.

– Но после этого, – заключил Псамметих, – Гиг не сможет полноценно выступить против ассирийцев, потому что будет вынужден отбиваться от кочевников…

– Да, это так, – вынужденно согласился Монуэмхет.– У Гига теперь всё внимание будет сосредоточено на «чёрноколпачниках». Они его не оставят в покое.

***

После Тулизского разгрома Элам переживал не лучшие времена. Это было уже не то прежнее обширное царство с населением в семь миллионов человек и которое иногда могло бросить вызов даже Ассирии.

Разгром эламской армии при крепости Тулиз привёл к пленению Теумана и двух его сыновей, после чего они прямо на поле битвы, перед шатром Великого царя, были как овцы зарезаны, и их засолённые головы в качестве главных трофеев Ашшурбанапал увёз в Ниневию. Хотя никто в Эламе не печалился из-за подобной участи Теумана, так как все ненавидели его за то, что он был не просто самодур, а оказался необыкновенно жесток и убил даже собственную мать и младшего брата.

После этого Ашшурбанапал разделил Элам на несколько уделов и отдал их сыновьям Уртаки, того самого, который правил до Теумана и любовницей которого одно время являлась царица-мать Шильках.

Сыновья Уртаки, спасаясь от злобного дяди-самодура, несколько лет прожили при ассирийском дворе, так что Ашшурбанапал им доверял. Старшему сыну Уртаки досталась Мадакта, среднему, Аттахамити, столичные Сузы, а самый младший Тамарити получил область Хидалу по реке Улай. А ещё от власти Элама освободились персы, осевшие в Аншане и к востоку от него, и горцы-луллубеи, обитавшие на северо-западе, а также и касситы.

Самый старший из сыновей Уртаки, Хумбан-никаш, хотя и любил Мадакту за её очень живописные окрестности и здоровый климат, но всё равно был недоволен тем, что Сузы достались не ему, а его среднему брату. Однако в открытую выражать это недовольство он, конечно же, пока опасался. Ещё была свежа в памяти расправа ассирийцев над Теуманом. Впрочем, один из сыновей Теумана, Ундаси, с которым Хумбан-никаш дружил и который по счастливой случайности избежал смерти, так как не участвовал в битве при Тулизе, нашёл убежище в Мадакте, и никто не собирался выдавать его ассирийцам. Ундаси принёс присягу на верность своему новому покровителю, и теперь Хумбан-никаш сделал его генералом и выделил ему несколько тысяч воинов.

Ундаси, после расправы Великого царя над его отцом и двумя братьями, превратился в самого ярого ненавистника Ашшурбанапала, а его покровитель так или иначе, но прислушивался к нему, и постепенно настроение Ундаси стало передаваться и Хумбан-никашу.

Окончательно антиассирийскую позицию Хумбан-никаш занял после того, как в Мадакту для переговоров прибыли доверенные люди от Вавилонского царя. Они сообщили старшему сыну Уртаки, что вскоре по всей Месопотамии разгорится восстание против ассирийцев, и предложили ему примкнуть к спешно создававшейся антиимперской коалиции.

Хумбан-никаш обратился за советом к другу.

– Ну, что ты на это мне скажешь? – спросил правитель Мадакты у Ундаси.

– Сейчас… или никогда!– ответил принц.

– Ты уверен в успехе