— Девушка не хочет произвести впечатление воровки, — усмехнулась Алиде.

— Возможно.

— Или жены мафиози.

— Возможно.

Но Алиде не стала продолжать беседу и не спросила, почему Зара не может вернуться в Россию или домой. Пробили часы. В печи полыхал огонь. Язык Зары снова отказался повиноваться. Трещины в цементном полу виделись как в тумане, будто все время слегка смещаясь.

— Ну, ладно, — сказала наконец Алиде и встала из-за стола, махнула мухобойкой в сторону лампы, вокруг которой кружилось несколько двукрылых, и двинулась к плите, чтобы прокипятить стеклянные банки в кастрюле. — Иди помогать. Проспиртованные носки, видать, помогли, ты не выглядишь простуженной. Скоро я поищу для тебя платок, сможешь закрыть свою голову.

Из замочной скважины падал свет. Зара проснулась на матрасе, рядом с дверью. Из воспаленного уха сочился гной, она почувствовала его запах и нащупала на полу бутылку пива. Горлышко бутылки было липким, пиво сделало ее сухое горло таким же липким и гладким. Ноги касались дверной рамы. По ту сторону двери сидели Паша и Лаврентий. Пожелтевшие от никотина отставшие обои колебались в такт холодному дыханию Паши, но в этом не было ничего тревожного. Или было? Зара прислушалась. Голоса мужчин доносились сквозь тонкую стену, им, видимо, было забавно. Будут ли они сегодня в достаточно хорошем настроении и разрешат ли ей пойти в душ? Их хорошее настроение может в любую минуту смениться на прямо противоположное, ей надо лишь постараться как можно лучше угодить клиентам. Скоро, должно быть, придет первый, иначе они бы не сидели здесь наготове. Еще минутку она полежит, а потом надо привести себя в порядок, чтобы Паша не придирался. Лаврентий никогда не придирался, он лишь действовал, оставляя ругань Паше. Зара потыкала проглядывающее из-под отставшей краски плинтуса дерево. Оно было таким мягким, что палец утопал. Был ли пол под матрасом деревянным или цементным? Матрас был синтетическим, а что под ним? Если дерево, то оно может подвести в любой момент. И Зара вместе с ним провалится, исчезнет в развалинах, что было бы замечательно. Слышно было, что Лаврентий вырезал своей финкой что-то из дерева. Он всегда, сидя на вахте, тесал, резал, строгал. Изготовлял всевозможные предметы, в том числе тренировочные приспособления для девушек.

Заре надо вставать. Нельзя больше лежать, хотя и хотелось. Световая реклама на противоположном доме заливала комнату красным светом. Равномерный гул трассы за окном порой перекрывали мелодичные гудки машин, их было много и самых разных. Зара выкурила сигарету «Принц», которую рекламировали на большом плакате, она видела его из окна машины по дороге сюда. Ее руки были прикованы к дверце машины наручниками. Паша и Лаврентий специально включили на полную мощь стерео. Она не подозревала, что машина может ехать так быстро. Когда машина останавливалась, пальцы Паши громко барабанили по баранке. Татуированные пальцы прыгали по рулю. Паша считал, что в предыдущий вечер на бензоколонке Зара не смогла никого завлечь, хотя грузовиков и мужчин было хоть отбавляй. Она полночи простояла на обочине автобана в петушино-красной кожаной юбке, которую ей дал Паша, и никто не захотел ее. Паша и Лаврентий наблюдали издали из машины, потом Паша внезапно подскочил, схватил Зару за волосы, вынул из кармана губную помаду и измазал ей лицо. Затем втолкнул в машину и сказал Лаврентию:

— Полюбуйся на эту козу.

Лаврентий засмеялся:

— Да она научится. Все научаются.

Паша снял рубашку и приподнял плечи, как будто оправлял татуированные погоны. Лаврентий, шутя, отдал честь. В отеле Паша приказал Заре вымыть лицо, засунул ее голову в наполненный водой унитаз и держал ее там, пока она не потеряла сознание.

Теперь Паша рассказывал Лаврентию о своих заветных планах, о том, какое его ожидало будущее. Он многого ждал от жизни. Мужики прокручивали одни и те же байки днями и ночами, от клиента до клиента. Паша говорил, что только теперь все, о чем он мечтал, стало возможным. Появилось бабло. Скоро у него будет собственная тату-студия! А потом тату-газета. На западе выходили газеты, в которых писали только о тату, и такие, где были лишь картинки тату, множество цветных тату, таких, какие делал Паша. Все смеялись над его рассказами. Кто же в наши дни мечтает о татухе, когда можно отхватить отели, рестораны, нефтяные компании, железные дороги, целые страны и, наконец, миллионы, миллиарды. Да что угодно теперь возможно, чего раньше и вообразить было нельзя. Но Паша не мечтал о золотых горах, лишь похлопывал себя по татуированным погонам, таким, какие были у его отца. Отец был в «Перми-36», на погонах отца стояло «НКВД (ничего крепче воровской дружбы)». Это и означало НКВД, нет ничего сильнее, чем дружба воров. Лаврентий посмеивался над мечтами Паши, считал его, кажется, немного чокнутым. Лаврентии говорил, что сам он уже староват. За спиной двадцать пять лет службы в КГБ, и он хотел бы такой же жизни, которая была до игр Ельцина и Горби. Ему надо было только, чтобы дети имели все необходимое, больше ничего. Может, потому и работал с Пашей, что они были единственными, кто довольствовался меньшим, чем другие. Паша, может, тоже хотел бы иметь свое казино, страну и миллиарды, но эти мечты не могли зажечь его так, как мысль о тату-студии. Ради этого он и натаскивал списанных девочек по части уличного политеса. Такую как Катя, например. Паша кричал, что из нее выйдет самая лучшая, восхищался тем, какую наколол на ее груди деваху с супербюстом, строчащую минет черту. Паша говорил, что хочет посвятить время тренингу, хотя игла держалась в его руке не хуже оружия, и потому он изобразил на руке Кати второго черта с большим и волосатым членом.

— Такой же большой, как у меня, — смеялся он.

Вскоре после этого Катя исчезла.

Зара открыла флакон попперса и понюхала. Когда Паша сделает из нее тренировочную мишень, она будет знать, что и ее время настало.

— Эта тату-студия станет символом всего: Бога, матери России, святыни, всего!

— Символ… Откуда ты такое слово выкопал? — рассмеялся Лаврентий.

— Заткнись, — обиделся Паша. — Ты в этом не сечешь.

Тут в их разговор встрял третий голос. Клиент! Голос клиента всегда можно узнать. Снизу слышались песни пьяных немцев, с ними вместе был и американец. Зара как-то попросила одного американца отнести на почту письмо для бабушки, но мужчина отдал его Паше, а тот потом пришел и…

Зара достала из шкафа красную кожаную юбку и красные туфли на каблуках. Кофта на ней была детская. Тоже красная. Паша считал, что детские кофты достаточно тугие, чтобы возбуждать желание в мужчинах. Зара выкурила сигарету. Пальцы ее слегка дрожали. Она накапала в стакан валерьянку. Волосы ее склеились от вчерашнего лака и спермы. Скоро дверь откроется и закроется, щелкнет замок, болтовня Паши и Лаврентия будет продолжаться: тату-студии, западные девицы и цветные татуировки. Скоро откроют защелку на поясе, молния брюк затрещит, цветной свет заиграет, за дверью Паша будет разглагольствовать, Лаврентий — смеяться над его глупостью, Паша обижаться, а в ее комнате клиент начнет стонать, ягодицы Зары раздвинут, и ей будут приказывать раздвигать их еще больше и больше и велят запустить пальцы вовнутрь. Два пальца, три пальца, по три пальца каждой руки, открой шире! Еще шире! Ей скажут, что этого мало, что Наташа должна распахнуть п-ду, потому что надо попариться. Что тебе надо попарить? Скажи! Ну, скажи же! И Зара скажет, что Наташа will es.