Сначала я встретилась с заведующим ревматологическим отделением, и мы обсудили мой проект.

– Идемте, я представлю вас руководителю госпиталя, – неожиданно сказал он и стал спускаться по лестнице. Его кабинет был прямо у входа в больницу.

– Добро пожаловать, – сказал глава госпиталя, оторвавшись от документов, разложенных на столе. Он поправил очки и встал. – Выходит, вы наш новый исследователь? – сказал он с улыбкой и с любопытством посмотрел на меня.

– Да, я на это надеюсь, – сказала я, смущаясь от повышенного внимания.

– Что ж, мы предоставим все необходимое, а затем вы сразу можете приступить к работе, – сказал он.

Мне дали полную свободу, что устроило меня как нельзя лучше. На следующие несколько лет больница стала моим вторым домом.

Я с головой погрузилась в работу в новом городе, время от времени теряясь из-за культурных различий. Предпочтительный способ привлечь внимание незнакомца в Норвегии – обращение «Эй, вы!». Хотя в норвежском языке есть слово «пожалуйста», я практически никогда его не слышала. Меня, как британку, это смущало, и я скучала по саркастическому юмору и изысканной вежливости. Но, привыкнув к прямой манере общения норвежцев, я полюбила ее и забыла о снобизме. Когда я забирала дочь из детского сада, другие дети забрасывали меня личными вопросами. На это способны лишь любопытные малыши. В Великобритании взрослые обычно пресекают подобные «невежливые» вопросы, но в Норвегии они никого не смущали. Вскоре я научилась ценить то, что здесь детям позволяют не сдерживать свое любопытство.

Будучи британкой, я умела пространно говорить о погоде, но заметила, что во время обеденного перерыва коллеги любят болтать о хижинах, домах, машинах и лодках. Мне было сложно поддержать разговор из-за отсутствия опыта, и я не представляла, что значит владеть хижиной. Зачем кому-то жить без электричества, водопровода и нормального туалета несколько дней подряд? Проведя несколько летних отпусков в хижине, я поняла, как важно умиротворение, которое ты обретаешь, отказавшись от атрибутов современной жизни. Однако в начале моей жизни в Норвегии я не могла влиться в среду из-за всех этих культурных различий. У меня даже возникли проблемы с дресс-кодом: потребовалось несколько лет, чтобы научиться комфортно чувствовать себя в джинсах и свитерах на работе. Я поняла, что мне придется преодолеть множество препятствий.

Я всю жизнь была аутсайдером, но здесь социальные нормы были другими. В Англии я была амбициозной, что никогда не удивляло коллег. Амбиции приветствовались. Познакомившись с исследователями из Осло, я заметила, что некоторые из них, мягко говоря, приуменьшали значимость моего проекта. Мои столичные коллеги считали, что я оказалась в периферийной неуниверситетской больнице, потому что большего была не достойна.

Я была молодой и неизвестной, поэтому следовало ожидать, что некоторые люди будут пожимать плечами или закатывать глаза при виде меня, и все же это задевало. Не облегчал задачу и тот факт, что мне пришлось совершить долгий подъем в гору, прежде чем полноценно приступить к исследованию.

* * *

Мне требовались средства на проведение исследования, и я подавала заявку за заявкой. Я получила десять тысяч крон (около тысячи долларов США) от одного фонда и еще десять тысяч от другого, но этого было слишком мало, чтобы покрыть затраты. Медицинские исследования требуют колоссальных средств, а аутоиммунные заболевания, к сожалению, не были в приоритете у фондов. В США более 20 миллионов людей живут с аутоиммунными заболеваниями (для сравнения, 15 миллионов человек имеют диагноз «рак»). Тем не менее на исследования рака выделили в десять раз больше государственных средств, чем на изучение аутоиммунных заболеваний. Та же картина наблюдается во многих других странах.

Отхватить кусок пирога финансирования сложно даже заслуженным ученым. Для молодого же и неизвестного получить деньги – все равно что в первый день учебы ворваться в операционную и потребовать скальпель.

Я понимала, что моя мечта может быть разбита вдребезги еще до того, как получится приступить к ее осуществлению, и знала, что без финансирования ничего не смогу сделать. Мне приходил отказ за отказом. Я даже связалась с фармацевтическими компаниями, продававшими гормональные препараты, но все они ответили отрицательно. У меня снова появились сомнения. Казалось, кто-то пытается сказать, что у меня ничего не получится и нужно забыть об этом.

Неужели моя мечта была лишь большим заблуждением? Кто захочет дать денег вчерашней выпускнице с бредовыми идеями, в которые больше никто не верит? Может, стоило сдаться и сосредоточиться на том, как устроиться в новой стране? Я знала, что придется так сделать, если не найду средств.

Исследователям часто приходится спонсировать самих себя, поэтому первые несколько месяцев я работала бесплатно. Меня содержал Робин. Руководитель госпиталя понимал, что я в трудном положении, и однажды пригласил меня к себе в кабинет.

– Сколько вам нужно? – спросил он.

Я посмотрела на него, не понимая, что он имеет в виду.

– Вам нужно на что-то жить, поэтому мы назначим стартовую зарплату.

Я не знала, что ответить, но была бесконечно благодарна больнице Бетаниен за поддержку, которую она оказала мне на трудном начальном этапе. Дело не в деньгах, а в том, что ее руководство поверило в меня. Благодаря этому мне было проще продолжать подавать всевозможные заявки.

* * *

Одним холодным ноябрьским днем я была на семинаре по иммунологии. Во время перерыва мы с коллегами вышли на улицу. Когда мы разговаривали у входа в больницу, у всех изо рта валил пар, словно мы курильщики без сигарет. Вдруг у меня в кармане зазвонил телефон.

– Привет! – сказал Робин. – Тебе пришло письмо.

По его голосу я поняла, что он улыбается. Письмо было от крупного института, который финансирует исследования в Норвегии. У меня по телу побежали мурашки. Я затаила дыхание.

– Тебе дают полмиллиона крон, – сказал Робин.

Это больше 50 тысяч долларов США.

Я упала на колени, как футболист, забивший решающий гол. Робин что-то говорил, но я его уже не слышала. Я испытывала огромную радость и, конечно, облегчение. У меня замерзли колени. В нескольких метрах стояли коллеги с озадаченными лицами. Я поднялась на ноги, мои щеки покраснели.

– Мне дали деньги, – сказала я, отряхивая брюки. – Деньги на мое исследование.

Я планировала взять образцы крови у 20 пациентов с ревматоидным артритом и у такого же числа здоровых людей для сравнения, собираясь измерить уровень различных гормонов в крови, а также число определенных молекул в иммунной системе[7]. После я хотела посмотреть, есть ли связь между какими-либо гормонами и опасной иммунной реакцией, наблюдаемой при ревматоидном артрите.