Моя колыбельная превратилась в приглушенное мычание. Наша годовалая дочь засыпала в своей кроватке. Я выглянула из окна – на улице смеркалось. С момента победы в олимпиаде у меня в голове постоянно роились мысли. Мне хотелось большего. Через прутья кроватки я увидела, что дочка заснула. Я встала, погладила ее по голове и вышла в гостиную. Мы с Робином снимали чудесную квартиру в Вэппинг Док в эксклюзивном кирпичном здании рядом с ливерпульским портом, правда, ее обстановка не соответствовала красивому фасаду дома: вокруг обеденного стола стояли садовые стулья, а мусорное ведро было заполнено коробочками из-под готовой еды. Я считала, что у нас самая красивая квартира среди наших знакомых студентов, несмотря на то что ее интерьер был не таким, как в журналах. Мне было все равно, что подумают другие люди.

Робин лежал в постели. Я вошла в спальню и легла рядом.

– О чем ты думаешь? – спросил он меня. По моему виду было понятно, что у меня в голове роятся мысли.

– Мне нужно продолжить этим заниматься, – сказала я. – Со времени олимпиады я думала о том, чтобы исследовать, как различные гормоны влияют на иммунную систему при ревматоидном артрите. Наверное, есть способ выяснить наверняка, играют ли какие-то гормоны особенно важную роль.

Робин сел в постели и оживленно стал подкидывать идеи. Его энтузиазм был заразителен. Он серьезно отнесся к моим размышлениям.

– Это гениальная идея, – сказал он, а потом пошутил, что, если я добьюсь успеха, он будет всем рассказывать, что изначально это было его предложение.

Конечно, были и камни преткновения. Уже тогда я подозревала, что такой проект может уничтожить мою карьеру. Исследование гормонов и ревматоидного артрита не принесло бы мне высокого статуса в медицинском мире. За исключением бунтарского периода в подростковом возрасте я всегда была отличницей. Я представляла будущее, наполненное успехом, и блестящую карьеру. Могла ли я позволить себе заниматься этим? Я понимала, что это будет похоже на поиск иголки в стоге сена: шансы на успех были ничтожно малы.

– Если это твоя мечта, ты должна следовать ей, – сказал Робин. – Я знаю, ты справишься.

Мне казалось безумием начинать работу над серьезным исследовательским проектом на середине обучения, но зияющая дыра в знаниях о связи гормонов и клеток иммунной системы очень беспокоила. Я не могла перестать думать об этом. Поддержка Робина стала последним толчком, в котором я нуждалась.

– Тогда мне придется защитить кандидатскую диссертацию, – сказала я с застенчивой улыбкой, желая уменьшить серьезность того, что только что сказала, и в то же время понимая, что без этого не обойтись.

«Вот так все начинается», – подумала я. Кто-то должен сократить разрыв в знаниях или хотя бы попытаться это сделать. Мне было важно узнать, существовала ли прямая связь между моим рождением и болезнью мамы. Но решится ли кто-нибудь дать шанс мне и моим идеям?

Я переключила передачу на старом Volkswagen Golf, унаследованном нами от бабушки Робина. Мы навсегда покинули нашу квартиру у порта. Вода сверкала на солнце, пока автомобиль разгонялся по широкой трехполосной дороге, идущей по центру Ливерпуля. «Вау! – подумала я. – Этот город красивее, чем мы привыкли думать». На вершине двух башен Королевского здания Ливерпуля знаменитые статуи птиц наблюдали за городом и морем. Легенда гласит, что, если эти две птицы улетят, город прекратит свое существование. Мне казалось, что это я улетаю в этот нехарактерный для Великобритании погожий день. Однако Ливерпуль вряд ли перестал бы существовать без меня.

Сзади в детском кресле сидела моя дочь, которой было уже почти два года. Я была беременна вторым ребенком. Вскоре я выехала на автомагистраль, ведущую на север в Ньюкасл. Там нас ждал паром в Норвегию.

– Давай переедем, – сказала я Робину. Мне хотелось, чтобы наши дети росли в Норвегии. В Ливерпуле меня больше ничего не держало. Наши отношения с отцом становились только хуже, и в итоге мы полностью их разорвали. Он даже не пришел на мой выпускной в медицинской школе. За несколько месяцев до того как отправиться в Ньюкасл на своем старом красном автомобиле, я сообщила ему, что мы переезжаем. Мы не увиделись и даже не попрощались.

В машине было три чемодана, один из которых набит книгами. В другом лежали мамины сари, украшения и фотоальбомы, наполненные воспоминаниями из моего детства. На пароме нас ждал контейнер с белым диваном (наша семья купила его, когда мне было девять), двухъярусной кроватью, которой было уже лет двадцать, и фортепиано. Я никогда не была привязана к вещам. Гораздо большее значение для меня имела наша растущая семья и документ на моем ноутбуке. Это была заявка на исследование – позднее оно заняло у меня несколько лет.

* * *

В Ньюкасле мы встретились со свекровью и все вместе сели на паром. С палубы мы увидели бесконечное море. Соленый воздух прочистил мне голову.

– Тебе грустно уезжать? – спросила меня свекровь.

Я не знала, что ответить, потому что наконец почувствовала себя взрослой. Я была замужем и воспитывала ребенка, но ощутила это только уезжая из родного Ливерпуля. На другой стороне Северного моря меня ждало приключение, на которое я сама решилась. «Это и есть свобода», – подумала я.

Я была измотана беременностью, выпускными экзаменами и подготовкой к переезду. Но теперь, когда с нами была свекровь, наконец могла расслабиться в каюте. Пока я лежала и отдыхала, могла с нетерпением ждать будущего, а не оглядываться на прошлое. Я еще не окончила обязательную резидентуру, это предстояло сделать в Норвегии. Мне хотелось сразу начать работать над кандидатской диссертацией, поэтому я уже изучила доступные возможности. Как молодая и наивная студентка, я считала, что просто нужно будет найти лучших исследователей Норвегии и убедить их, что мой проект стоит риска.

За три месяца до переезда я позвонила главе ревматологических исследований в Университетской больнице Осло, представившись с самым шикарным британским акцентом, который только смогла сымитировать. Я спросила, могу ли работать над кандидатской диссертацией по ревматоидному артриту в Университетской больнице Осло. К счастью, именитый профессор, похоже, заинтересовался перспективой пополнить ряды своих аспирантов студенткой с нездоровым энтузиазмом. Мы договорились встретиться, как только я приеду в Норвегию.

Глава ревматологических исследований в Университетской больнице Осло был внушительной фигурой. Когда профессор опустился на стул перед одним из самых аккуратных столов из всех, что я когда-либо видела, наши глаза оказались на одном уровне, хотя я стояла. Это была наша первая встреча, и я волновалась.