Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он берёт из холодильника эппендорф с человеческими клетками.
— Всё живое и всё, что оно выделяет, по сути своей, съедобно, — вспоминает Витс слова Стива. — Почему, в конце концов, человеку нельзя есть человечину, ради которой не нужно никого убивать? Я же просто положу эти клетки в биореактор, и…
Витс подходит к синтебиотеку, но останавливается в нерешительности и принимается про себя рассуждать:
— Но это же клетки какого-то определённого человека! Вдруг это кто-то, кого я когда-то знал? Да или даже незнакомец… человека есть всё-таки нельзя. Так и до дикаря-каннибала можно скатиться. От выращенного в биореакторе мяса недалеко до естественной плоти. С другой стороны… я же не убил этого человека, я просто использую его клетки! Но использую без его ведома… если бы я узнал, что из моих клеток готовят еду…
— Утешу тебя трижды, — весело вступает Стив, прочитав мысли человека. — Во-первых, все эти клетки — из моих личных запасов, и попали они туда самым правильным путём: из медицинских лабораторий и научных учреждений. Там они, в свою очередь, оказались с согласия тех, у кого клетки забирали. Всех обязательно спрашивают о том, можно ли использовать клетки в кулинарных целях. Конечно, в каком-нибудь тёмном подполье никто никого не спрашивает, кривым шприцем забирает кровь и тащит в свою каморку, где сооружает из этих клеток что-то отвратительное…
— Сейчас весь Млечный Путь — подполье с Двумперией во главе!
— Согласен. Но я-то запасался клетками задолго до тёмных времён. Теперь второе. Если ты не хочешь ненароком съесть часть какого-то своего знакомого, можешь прогнать клетки через энциклопедический секвенатор и посмотреть, кому же они принадлежат. Наконец, все человеческие клетки тут — фордокс-приманские. А это, друг мой, совсем другой вид человека. Земляне ведь в Космос ещё не вышли, поэтому их клетки в свободном доступе не найти. Никто у вас их не брал.
— Ясно. Тогда это даже как-то… уже не так страшно. Впрочем… хм, другой вид… боюсь, фордокс-приманец будет сильно отличаться от землянина по вкусу.
— Есть здесь один землянин, которому не составит никакого труда плюнуть в пробирку.
— Что?
— В слюне много лейкоцитов. Лейкоциты — самый благодарный материал для выращивания живых тканей.
— Погоди! То есть, ты мне предлагаешь … попробовать самого себя?!
— Почему бы и нет?
Пока Витс пытается собрать какую-то мысль из разрозненных кусочков, Стив добродушно посмеивается:
— Если ты всё ещё чувствуешь себя неловко, посмотри, что кладу в биореактор я.
— На пробирке написано… твоё полное имя на хокене! Это твои клетки?!
— Да, друг мой!
— Но ты же последний из своего вида, ты мог бы их использовать для того, чтобы восстановить своих братьев!
— При мне всегда триллионы клеток.
— Да и ешь ты… очень редко!
— Конечно. Всё благодаря восьминогим подкрадам. Эти сильные и очень умные хищники сделали нас, хокенд’ивенов, теми, кто мы есть. Они следовали за нами по пятам, не давали покоя ни днём, ни ночью. Только в негостеприимных горных пустошах подкрады нас почти не преследовали. Так мы и научились обходиться малым — кстати, не только в еде. Хотя мы по традиции и ругаемся подкрадами, на самом деле мы им глубоко благодарны. Интересная связь, не правда ли?
— Ещё бы.
Стив уходит с кухни. Обдумывая всё, что сказал терраформ, Витс и не замечает, как из собственных лейкоцитов сооружает с помощью синтебиотека самый настоящий стейк. И без колебаний пробует его.
Результат, впрочем, Витсу не нравится.
— Мда, — бормочет землянин. — То ли я так плохо готовлю, то ли я и вправду такой невкусный.
— То есть, это, ну, ты не будешь, как бы, доедать, а? — раздаётся вдруг тонкий голос лопхофсслы из-под кухонной раковины.
— Э-э-э… пожалуй, не буду. Нет, никакой я не дикарь-каннибал. Труп коровы и живой салат меня устроят гораздо больше.
Витс усмехается. Кажется, его действительно больше не смущает своеобразная кулинарная этика Космоса с большой буквы, раз он позволяет себе такие… солёные шуточки!
— А ты… кстати, как тебя зовут? — интересуется человек у лопхофсслы.
— Я, это, Юрксла Заксла, значит, — отвечает обитатель кухни.
— Витс, очень приятно. Держи свой стейк.
— Это самое, как его, спасибо!
Прижав к себе шестью тонкими ручками продукт необычного кулинарного эксперимента, Юрксла уползает в своё скромное обиталище. Витс же понимает, что не так уж и плохо быть тем, кто отдаёт свои клетки другим существам для еды. Наоборот, есть в этом что-то альтруистичное и даже умиротворяющее.
В отличие от Витса, который впервые за долгое время обрёл покой, Млем терзается многими странными мыслями. Несмотря на то, что его друг — точнее, бывший друг Донлэ никогда не был для него авторитетом, слова декаперода глубоко запали в мозг центору. Пусть даже эти слова были и не его собственными, а йорзскими. Предопределённость истории и неистребимые инстинкты — вот что тревожит Млема. Поговорить о первом оно решает с Джексом, который, как оно чувствует, ещё не до конца смирился с потерей Фордокс-Примы, хотя и всеми силами пытается это скрыть, даже от самого себя. Дверь в каюту киборга немного приоткрыта — а это, как знает давний друг Джекса, знак того, что войти и поговорить очень даже можно. И всё же, вежливое по природе центор аккуратно интересуется, заглянув в каюту тремя из пяти глаз:
— Джекс, можно к тебе зайти?
— Можно всё, что не запрещено законами физики, — отшучивается Джекс.
Млем заходит внутрь и прикрывает дверь. Оно замечает, что Джекс пишет на компьютере какие-то явно бессмысленные программные строки — очевидно, для того, чтобы отвлечься.
— Знаешь, есть у меня один философский вопрос, — начинает Млем. — Я буду очень радо, если ты поможешь мне на него ответить. Для этого я вынуждено буду вспомнить Фордокс-Приму. Но обещаю: в конце концов я насыплю тебе соль на рану, и тебе станет легче.
— Ты хотело сказать, что утешишь меня?
— Да, конечно.
— Эх, Млем, а у нас выражение «сыпать соль на рану» означает диаметрально противоположное!
— Да? Забыло, извини. У нас солью действительно лечили раны, так и стали говорить.
— Ладно тебе, всё лучше, чем когда я тогда ляпнул… помнишь — «дурная голова ногам покоя не даёт»?
— Как
