абсолютно бесправны перед верхними, они вынуждены любыми способами цепляться за свой стул. Таким был Китай, Персия времен Александра Македонского, государство инков и еще целая куча государств в Азии, Африке и Америке. Иосиф Виссарионович построил такое общество, какое сумел.

– Да-да, – задумчиво сказал Нахапаров. – Уровень секретарей парткомов, горкомов, райкомов, обкомов, понимаю… Даже рабство имеет свою аналогию в Гулаге. Армия и карательный аппарат подчиняются, естественно, самому верху?

– Разумеется.

– Что ж, в этом самом ударе кулаком я ничего удивительного не вижу. Алеша, голубчик, Вы меня ссылочками на соответствующую литературу не снабдите?

– В Москве созвонимся, так я Вам просто свой студенческий реферат передам, он у меня случайно сохранился. А захотите влезть поглубже – список литературы там солидный.

– Вы писали подобные рефераты?!

– Доводилось.

– А я, вы знаете, даже в некоторой растерянности, – сказала Ольга. – Алеша, вы этот свой реферат… Вы его размножить не сможете? На ксероксе? Я бы тоже почитала.

– И для меня? – ввернул Юра.

– Никаких проблем.

Надежда открыла было рот, но, взглянув на Юру, промолчала.

– М-да, – продолжал Нахапаров задумчиво, – революция… что за люди, сплошь белокурые бестии, а если и не белокурые, то все равно бестии. Сверхчеловеки. Ницшеанство какое-то дикое, что белые, что красные. Всем надо было куда-то загнать “эту сволочь” – то бишь собственный народ: одним назад в подвалы, другим вперед, в счастье. Но непременно силой. А общественная формация должна вызревать в недрах старой естественным путем. Социализм, очевидно, через кооперацию.

– Ленин так и говорил, так что Ваши слова не есть открытие Америки, – хмуро возразила Надежда.

– А сейчас то же самое говорит Горбачев, – хмыкнул Алексей Алексеевич, – но, похоже, вся огромная надстройка пирамиды не спешит менять нынешнее устойчивое положение на завтрашнюю ненадежную конкуренцию. Еще спихнет кто-нибудь зубастый с уютного стула.

– М-да, – сказал Нахапаров. – И этот человек еще удивляется, что был невыездным.

– Действительно, – поддержала его Ольга. – На это, милый Алеша, имелось, по крайней мере, две весьма веские причины. Первая – “Интеллиге-е-ент, сволочь…”. Вторая – “С-с-с-сволочь, интеллигент!”.

– Да нет, тут причины, пожалуй, поглубже. Поосновательнее, – возразил Нахапаров. – Взглядов своих крамольных при себе держать, небось, не желал. Был, небось, шибко независимый, ведь Вы независимый, Алеша?.. Начальству хамил. Сознайтесь, хамили? Дураков в глаза дураками называли, было дело? На дух не выносили начальственного тыканья, а, Алеша, сознайтесь? А по сему – начальству, небось, тыкал, с подчиненными был на вы…

– Я и говорю – интеллигент, – обиженно сказала Ольга.

– Что это за понятие такое – интеллигент, – заявил вдруг Юра, пожав плечами. – На Западе – понятно, интеллектуал, человек умственного труда. А мы и тут выдумали нечто свое, особенное. Все выпендриваемся. В "Аргументах и фактах" было интервью с одним академиком. Я читал. Он там прямо говорит, что во всех бедах России виновата именно интеллигенция. А само словечко это пустил в обиход мелкий писатель Боборыкин, и что изначально так называли себя недоучки-поповичи, которых поперли из семинарии. И ссылается на Гумилева, который Лев. Да и литераторы многие высказываются…

– Дело в том, милый Юра, – хмуро сказал Нахапаров, – что как только затевается в нашем родном Отечестве какая-нибудь общественно-экономическая мерзость, тут же начинается гонение на интеллигенцию, чтобы рта не раскрывала и гнусничать власть имущим не мешала. Так было при царе, так было при Иосифе Виссарионовиче, вот и теперь точно так же.

– А что касается происхождения этого слова, – добавил Алексей Алексеевич, – то чтобы в этом разобраться, не надо слушать никакого академика, Лев Гумилев над ним, судя по всему, просто издевался. И боборыкинское авторство, строго говоря, сомнительно, а уж все остальное просто грязная клевета и социальный заказ жулья. Надо бы тебе, дорогой друг, Анну Каренину перечитать. Со школьных лет, вероятно, в руках не держал?.. Оно и видно. Вот тогда ты и узнаешь, кто в те далекие годы относил себя к интеллигентам. Недоучек надо искать не среди предков, а среди наших советских академиков и литераторов.

– Все это очень интересно и, должна сознаться, ново для меня, – заявила Надежда. – И требует тщательного обдумывания. Но! Справедливости ради считаю себя обязанной высказать сейчас крайне крамольную и непопулярную в нашей компании мысль. Сталинская оценка интеллигенции применительно к нам, сегодняшним, кажется мне, увы, абсолютно верной. Все мы прекраснодушные болтуны в разной степени рефлексии. В то же время, есть люди, которые пусть и не являются рафинированными интеллигентами, зато не только имеют собственные убеждения, но и действуют сообразно им. Действуют!

И в это время за их спинами раздался голос:

– Чем это вы тут заняты, дорогие мои?

Все разом умолкли и повернулись. Перед ними, свирепо подбоченясь, стояла Ирина в купальнике с большим полотенцем на шее.

– Я-то думала, что они ведут этот самый “здоровый образ жизни”, вся истерзалась, спать не могла, можно сказать, за ухо вытащила себя из постели, чтобы последовать примеру. А они стоят себе на берегу совершенно сухие, орут и дружно жгут друг дружке глаголами сердца. Фуй!

Ирина бросила полотенце на песок и демонстративно полезла в воду. Все будто опомнились и, переглядываясь смущенно, отправились следом.

Море волновалось. Волны набегали хоть и не крупные, но кое-где на них появились уже и белые барашки. Нахапаров изящно нырнул в одну из этих волн и поплыл вполне приличным кролем. Борис с Ольгой и примкнувшая к ним Ирина, невзирая на волнение, принялись отрабатывать баттерфляй. Юра с Надеждой, схватившись за руки, качались на волнах почти у самого берега. При взгляде на их счастливые лица у Алексея Алексеевича настроение сделалось препакостное. Ему захотелось то ли одиночества, то ли еще чего-то, что он отчаянно в себя не пускал… и, вообще, гнал поганой метлой. Он покосился на вышку. Вышка была пуста, для спасателей было еще слишком рано. Вода была холодная даже на вид, купаться расхотелось, но он заставил себя тоже войти в воду и поплыл в открытое море.

– Куда это вы намылились, Алеша? – крикнула ему вслед Ольга.

– Сплаваю подальше, пока наших церберов нет, – ответил он ей. – Вы, когда будете уходить, захватите с собой мое полотенце, хорошо?

7

Заплыл он далеко в море, перевернулся на спину и долго качался на волнах, бездумно глядя в высокое небо. Потом его потянуло в сон. Возвращаться в бухты на набережной не было смысла, поскольку спасатели, вероятно, уже появились, и он поплыл к берегу, ориентируясь на дальний мыс. Плыл спокойно, не спеша, благо времени до завтрака было, что говорится, навалом. Мыс, пусть и медленно, но приближался. Алексей Алексеевич уже различал волны, разбивавшиеся о