Чан Кайши, поссорившись с Москвой и китайскими коммунистами, призвал себе на помощь германских военных советников и стал активно закупать германское оружие, хоти у Германии и СССР в то время были хорошие отношения. А советниками КПК часто посылались функционеры германской компартии. В этом контексте и резидентом в Шанхае логично было иметь немца.

Китай в то время был одним из центров деятельности всех мыслимых и немыслимых разведок, какие только существовали на земном шаре. До 1927 года его можно было назвать "раем для шпионов". Контрразведки всех властей (а в Китае противостояли друг другу Гоминьдан, северные милитаристы и коммунисты) увлекались исключительно борьбой с агентами соперничающих группировок и ловлей иностранных шпионов почти не занимались. Много достоверной информации можно было получить без помощи агентуры, поскольку газеты сеттльментов и концессий печатали любую информацию, попадавшую к ним в руки, в том числе и секретную.

Коррупция в китайской администрации, полиции и армии достигала колоссальных масштабов, а основная масса населения жила чрезвычайно бедно и за очень небольшие деньги была готова на все.

Работа облегчалась еще и тем, что иностранцы в Китае считались".гражданами высшего сорта". Они жили компактно на территории международного сеттльмента, французской и японской концессий — все эти поселения пользовались правами экстерриториальности, на их территории не действовали китайские законы. Формально в начале 1930 года Чан Кайши отменил особый статус этих районов, но фактически все оставалось как было.

Зорге прибыл в страну вместе с двумя сотрудниками Четвертого управления. Одним из них был Зепп Вайнгартен, его первый радист. Второй — куратор из Центра с псевдонимом "Алекс". По словам Зорге, "задача "Алекса" состояла в обеспечении связи с… управлением и, кроме того, в освещении военных проблем… И, хотя я был командирован в качестве его помощника по политическим вопросам, мы на взаимных началах работали самостоятельно. Поскольку он был старше меня по возрасту и имел прямую связь с Москвой, его нужно считать старшим и по службе. Через некоторое время после его отъезда из Шанхая я принял на себя технические, организационные и военные вопросы и стал руководителем группы по всем направлениям".

Что касается "Алекса" то в установлении личности этого человека сохраняется некоторая путаница. Этот псевдоним принадлежит сотруднику Четвертого управления Льву Александровичу Боровичу (Розенталю), который действительно работал в Шанхае и курировал группу, созданную Зорге. Но это было значительно позднее, в 1936–1937 годах, когда самого Зорге в Шанхае уже не было.

Что же касается того "Алекса", который приехал вместе с ним в Шанхай в 1930 году, то это был совсем другой человек. Настоящее его имя — Александр Петрович (Израиль Хаскелевич) Улановский. И прославился он как резидент-неудачник, поскольку большинство его командировок заканчивались провалами. Он родился в 1891 году в Одессе и был старше Зорге на 4 года. Начинал Улановский как анархист, но уже в 1921–1924 годах находился на нелегальной разведывательной работе в Германии по линии ВЧК. В 1928 году, почти одновременно с Зорге, он перешел в Разведупр, и в 1930 году после Шанхая вернулся в Германию разведчиком-нелегалом.

Дочь Улановского Надежда тоже приехала в Шанхай в качестве радистки. Она так описала свою первую встречу с Зорге: "Наконец, прибыла в Шанхай, встретили меня отец и Зорге. Рихарда я тогда увидела в первый раз. Высокого роста тёмный шатен, выглядел старше своих 35 лет — значительное, интеллигентное лицо в морщинах. Он был ранен в Первую мировую войну и прихрамывал. Говорил ом с нами по-немецки и по-английски. Я не знала, что он родился в России и владел русским не хуже нас.

В машине я совсем расклеилась. Была в таком состоянии, что Рихард посматривал даже с некоторым неодобрением, и отцу было за меня неудобно. Я говорю: "Тринадцать дней! И рядом японцы, немцы!" Зорге было, конечно, легче, чем нам. Он был самим собой, жил под своим именем, со свой собственной биографией и не понимал, каково это — каждую минуту разыгрывать чужую роль. Ему приходилось скрывать только то, что он — советский разведчик. Привезли меня домой. Рихард говорит: "Примите ванну, наденьте кимоно, и усталость сразу пройдёт". Он приготовил для меня красивое кимоно и комнатные туфли без задников с помпонами — никогда таких не видела. Прежде всего я избавилась от шифра. Потом несколько дней отдыхала. Рихард сопровождал меня по магазинам.

Какие-то вещи, нужные в дороге, я получила в Москве. Приехала американка Рей Беннет, которую я должна была сменить в Китае, и привезла кожаное пальто и вязаное платье. Она погибла в Советском Союзе в 35-м году, оставив маленького ребёнка. Вероятно, американцы её разыскивали. Главным авторитетом во всём, что касалось "светской жизни", был для нас Зорге. В Шанхае были колониальные нравы, европейцы держались господами, а наши навыки в области этикета были очень скромными. Зорге же происходил из буржуазной семьи, одевался и держался, как полагается.

Мне нужен был настоящий гардероб, приобрести его было непросто — принято было шить на заказ. Удалось купить три готовых шёлковых платья: синее, бежевое и зелёное с цветами. Я в молодости признавала только "английский стиль", ярких платьев не носила, особенно зелёное было против моих правил, но Зорге его очень рекомендовал. Заказали и бельё — с тончайшей вышивкой по шёлку. Шили и вышивали китайцы-мужчины.

Чтобы казаться настоящими европейцами, мы ходили в кабаре. Зорге сказал, что для кабаре обязательно нужна шаль. Они с отцом поехали по делам в Кантон и привезли мне оттуда настоящую кантонскую шаль. Я храню её до сих пор, хотя это самая бесполезная в обычной жизни вещь.

Потом начались будни. Мне приходилось много и утомительно шифровать. Больше всего по работе я была связана с радистом отца Зеппелем, славным парнем, бывшим матросом, который после того, как его приодели и подцивилизовали, вполне сходил за немца из средних классов. Зеппель работал великолепно, мог починить любую поломку.

Главное, что нас интересовало в Китае — это возможность получить материал о Японии: о её вооружении, военных планах. Для работы в самой Японии наши разведчики ещё не были достаточно квалифицированными. Интересовал и собственно Китай — какие у него связи, с кем. Зорге был под начальством отца всего несколько месяцев, потом уехал в Гонконг. Его готовили к самостоятельной работе в Японии, где он позже стал советским резидентом.

Отец хорошо относился к Зорге, уважал его, но всё же Рихард не был для него "своим в доску". "Всё-таки он немец, — говорил отец, — из тех, кто переспит с женщиной, а потом хвастает". Но Зорге вовсе не хвастал своими победами, просто немецкие радикалы были очень "передовыми" в вопросах морали и удивлялись нашей с отцом "отсталости". Ещё в 1923 году в Гамбурге коммунисты и анархисты уверяли нас, что купальные костюмы — буржуазный предрассудок. На общественных пляжах купаться голыми запрещалось, радикалы с трудом находили место для купанья, и мы смеялись: "В этом заключается вся их революционность!" Немцы были также очень откровенны насчёт секса. Поэтому Зорге запросто рассказывал о своей связи с Агнес Смедли, ведь она была своим человеком, коммунисткой, к тому же незамужней. А отца его откровенность коробила".