в их абсолютных значениях. Но однако же их «хватает» на то, чтобы люди равнялись на них, соизмеряли по ним своё индивидуальное или массовое поведение, удерживали их в памяти как составляющую общественной духовности и рационализма и не забывали о них.

Жизнь, однако, требует бо́льшего. Идеал должен быть воплощён в чём-то конкретном.

И вот тут выясняется, что есть некая вечная «обратная сторона» естественноправовых уложений, побуждающая людей прилаживать идеалы к их интересам.

Как обстоит дело, к примеру, с понятием чести? Оно известно и используется в людских сообществах ещё, наверное, с доисторических времён. Но доверие к нему всегда было и будет разным. В разделе «Бхагавадгита» древнеиндийского эпоса «Махабхарата» есть такие строки:

Исполни свой долг, назиданье усвоя:

Воитель рождён ради правого боя.

Воитель в сраженье вступает, считая,

Что это — ворота отверстые рая,

А если от битвы откажешься правой,

Ты, грешный, расстанешься с честью и славой.

Ты будешь позором покрыт, а бесчестье

Для воина горше, чем гибель в безвестье.

(Перевод — С. Липкина).

Впрямую здесь говорится о чести в её взаимосвязи с долгом, исполнение которого предусмотрено неким нормативом, заданным для воина от лица некоего, возможно, очень авторитетного предводителя, совета старейшин или иной управляющей инстанции. То есть — без учёта чьих-нибудь интересов (важных, а то, может быть, и — случайных, умышленных, мелких) тут явно не обходится.

Воин как бы вынуждается показывать своё безоговорочное согласие отдать жизнь ради них. Бездумное усвоение им подготовленного без его участия назидания поощряется на особый манер — через обещание рая, возвышенные и светлые представления о котором могут быть привиты ему через посредство вероисповедания.

Как правило, они, такие представления, надолго и насплошь овладевают массовым сознанием в том или ином социуме и потому признаются там как неоспоримые.

В другом конкретном аспекте тот же предмет освещался Гомером в его «Илиаде», где претензии на порядочность и правоту, целиком совместимые с понятием чести, автор отмечает в её героях даже когда речь заходит об их участии в грабительских или завоевательных походах, разорении чужих городов и царств, убийствах и пленении воинов и мирных жителей, включая женщин, стариков и детей, в дележе награбленного и т. д. — в соответствии с действовавшим в ту древнюю эпоху правом каждого, кто не раб, на «свою» долю или корысть, правом, подкрепляемым сословными привилегиями, воинскими или иными заслугами.

Смысловое «преломление» идеала, наблюдается и в текстах присяги или клятвы, принесением которых новобранцами по сей день сопровождаются ритуалы их приёма в составы действующих воинских частей армий и флотов в разных странах мира.

Здесь также в ходу бывают ссылки на некий долг — уже в подавляющем большинстве по защите отечественных интересов и «устанавливается» обязательное согласие служивых пожертвовать своими жизнями в борьбе за отстаивание этих интересов.

Согласимся: конкретное во всех приведённых примерах выглядит очень сомнительно, даже, к сожалению, в последнем: не стоит забывать, что не так уж редко присяги и клятвы приносились и пока приносятся государствам или их лидерам, чья политика была или остаётся воинствующей, направленной к развязыванию военных, боевых, очень часто несправедливых действий — соответственно неуравновешенным амбициям её авторов.

Понятие чести здесь очень далеко отстоит от высших представлений.

В таком же порядке интерпретируются другие идеалы, объединяемые в верховной этике.

Особой осторожности требуют к себе те нормалии естественного права, которыми управляются поведенческие движения в областях межличностных человеческих отношений. Да и нормативы личностные в их немалой части, к сожалению, не дают поводов относиться к ним всегда с полным доверием и полагаться на них как на безупречные. Яркий пример их противоречивости и скрытой уронности для человечества — свобода плотской любви, о чём понадобится рассказать подробно в дальнейшем.

Изложенное обязывает также указать на ту особенность естественного права, когда в его идеалах при использовании их корпорациями или ассоциациями заимствуется только их «блеск» — в целях, не всегда и не целиком гуманных или благопристойных.

Приспособление идеалов, прикрытие ими неких практических соображений и расчётов происходит ввиду определённых условий и обстоятельств, например, из-за недостаточной эффективности, «слабости» публичноправовых норм, когда те или иные корпорации нуждаются в закреплении и стабилизации своего существования в удобных для них установлениях и обычаях и даже добиваются этого, порою резко в противовес установлениям государственного образца.

Масштабы территориального объединения в такой деятельности могут быть самые разные (от какого-то одного государства или даже его какой-то области до материка и всего мира), а её проявление зачастую оказывается настолько завуалированным или размытым, что в целом или в отдельных постулатах она воспринимается как соотносимая с публичным правом, «опознать» же её истинный «рисунок» удаётся редко и лишь косвенно, хотя иногда некоторые признаки и даже расхожие формулировки её «содержания» заметны, что называется, «невооружённым глазом», прежде всего в языках, а также — на фоне назревших важных общественных перемен, да только замечать её, как правило, не находится охотников — главным образом по причине, связанной с существующими расхожими заблуждениями.

Пристальное вглядывание в процессы возникновения «слепков» или суррогатов, которыми заменяются идеалы естественного права, суррогатов корпоративного свойства, заставляет говорить о том, что этические идеалы, эти выросшие из обобщений понятия вообще, не должны оставаться и не остаются бесполезными. Это ценности верховного порядка, обладающие субстанциальностью, и они изначально предрасположены реализоваться через превращения в конкретные силуэты и образования нашей непростой действительности.

За каждым из таких превращений следует распознавать желания или попытки в разных общественных слоях и структурах «подправить» идеалы на свой лад и по-своему. В результате видоизменённое, «подправленное» может выполнять роль этики служебной, классовой, партийной, религиозной, клановой, сословной, воровской, какой угодно ещё. По существу здесь уже проявляется то, что можно бы назвать насилием над естественным правом, и его необходимо иметь в виду постоянно, поскольку оно часто даёт о себе знать в самых неожиданных чертах и вариантах.

Поползновения иметь «свою» этику мы наблюдаем даже со стороны государств, что подтверждается приведёнными выше выписками из конституции России.

В этом случае приходится, хотя и с неохотой, говорить о государственном образовании или даже об ассоциации таких образований как собственно о корпорации, где могут действовать и воздействовать на их население нормы, во многом «подкрашенные» в лучах идеалов естественного права. Где, как и всякий раз при неуклюжем обращении с таким сложным материалом, должны возникать и проявляться досадные выспренности, возможно, устраивающие чиновников и незадачливых патриотов, а в целом не исключены проколы и огрехи, способные существенно искривлять то наличное правовое пространство, которое «числится» за корпорацией…

Обстоятельства порою складываются так угрюмо и несообразно, что отдельные