Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После вечерних репетиций я буквально бежала домой, переодеваясь так быстро, как новобранец в армии. Так продолжалось некоторое время, но до премьеры оставалось всё меньше дней. Напряжение в коллективе нарастало, Эрик лютовал. Его настроение колебалось от восторга, до негодования на грани истерики.
За несколько дней до премьеры, мы, как обычно, собрались в гримерке премьеров перед репетицией.
— Сегодня Роберт будет репетировать с Катариной, — объявил Эрик.
Прима сложила руки на груди, и иронично изогнула линию губ.
— Серьезно? С чего бы это? — она скользнула взглядом по мне, и снова перевела глаза на Эрика.
Могу поклясться, они общались без слов, такое бывает только с близкими людьми.
— С чего бы это ты обсуждаешь мои решения? — усмехнулся Эрик.
— Нет, нет, ни в коем случае… Ты тут всем заправляешь, так да, так, — она пожала плечами с Робертом под руку они вышли из гримерки.
Я стояла молча, опустив взгляд в пол.
— Что стоишь? Какие-то вопросы? — спросил он.
— Для чего всё это? — мой ответный вопрос прозвучал слишком дерзко, и это взбесило Эрика.
— Ещё одна?! — он с досадой хлопнул себя по бёдрам, и развёл руки в стороны. — Серьёзно?!
Я подняла на него пылающий взгляд.
— Серьезно! — громко ответила я, повторяя его слова. — Я должна понимать в какую игру меня вовлекают…
Он подошёл ко мне так близко, что его дыхание щекотало кожу на моей груди.
— Ты уже в игре, Медведица… Так играй с удовольствием, — его глаза были так близко, что я смогла разглядеть цвет его радужки. Это была сталь с вкраплениями лазури, как северный ледовитый океан.
Я облизала пересохшие губы кончиком языка, и тут же поругала себя за это.
— Что облизываешься? Если Медведица увидит кусок сочного мяса, она откажется от него? — он взял мою ладонь, и положил себе на шею.
Жест невинный в танце, но здесь в закрытом пространстве он казался очень интимным. Его шея длинная, гибкая, сильная плавно переходила в широкую грудь. Мой взгляд метался по этим видам, без возможности зацепиться за что-то одно. Он подхватил меня за талию, и закружился на месте. Потом поставил на пол, и легко поднял вверх, я была сейчас пушинкой в сильных объятиях ветра. Тело моё тут же включилось в танец, прогнулось, натянулось, завибрировало, но я снова оказалась на земле. Грудь Эрика вздымалась, и опускалась.
— Онтак может? — тихо произнёс Эрик, но его сильный голос всё равно прозвучал громом в тишине гримёрки.
Я заморгала, будто избавляясь от власти миража.
— Хватит… Я понимаю к чему ты клонишь. История не повторится, — жёстко ответила я. — Не знаю, что у вас с Генри… Но я знаю, чтоу меня с ним!
— Достоевского начиталась? Заканчивай эту драму, — Эрик засмеялся, раскатисто, гортанно, глаза его казались опасными и даже безумными.
— Да пошёл ты, — выплюнула я резко и вылетела из гримерки.
"Самодовольный ублюдок…"
Всё внутри меня пылало из-за злости на саму себя, за то, что я имела неосторожность попасться на эту удочку.
Эту репетицию я закончила в мыле, как загнанная лошадь. Темп Эрика был несовместим с моей жизнью. В груди пекло, мне будто не хватало воздуха, мышцы болели словно я оказалась в танцевальном зале впервые.
— Со временем привыкаешь… Держись, — Катарина с пониманием положила мне руку на спину.
Взявшись за руки, они с Робертом вышли из зала. Мы снова остались с Эриком одни.
— Как ты? — спросил босс.
Внутри меня всё кипит от злости.
— Не дождёшься, — грубо отвечаю я, не поднимая глаз.
— Да, Медведица, это тебе не танго с колясочником, — смех Эрика прозвучал для меня как удар хлыста. — С ним ты кажешься себе сильной и дерзкой. Но в реальности ты, — он сделал вид, что проколол мыльный пузырь и тот лопнул. — Пуф-ф-ф… Красивая оболочка, не более…
Я поняла чего он хочет, вызвать у меня эмоции, и сыграть на этом. Как хореограф и режиссёр он был тонким психологом, прекрасно знал как манипулировать людьми, на что давить. Мне хотелось вцепиться ему в лицо ногтями, но я устало опустила голову на руки.
— Говори, что хочешь… Отработаю контракт, и свалю ко всем чертям, — безразлично сказала я, полностью вымотанная и обесточенная.
— Не кисни, Медведица, я сделаю так, что ты увидишь своё небо в алмазах, — с этими словами он вышел из зала.
А я растянулась на холодном паркете, чувствуя как рыдает в истерике каждая клеточка моего тела.
"Я пропала…"
Глава 11. ГЕНРИ ОТКРОВЕННИЧАЕТ
Домой я еле добралась, благословляя в мыслях тех, кто придумал эскалаторы в метро. Потому что даже на пяти ступенях крыльца нашего дюплекса я чувствовала себя хоббитом на склоне вулкана Ородруин. Сил моих больше не хватало даже на элементарные вещи.
Генри по обычаю встречал меня в парадной, но сияние его глаз померкло, когда он увидел меня.
— Что, всё так плохо? — устало спросила я, заметив его реакцию.
— Ирина, как ты себя чувствуешь. Ты белая, как мел…
— Это всё Эрик, — выдохнула я, и почувствовала как к горлу подступают рыдания.
Я устало прошла внутрь, и упала на диван не в силах двигаться дальше.
— Он хочет меня убить, — отчаянно прокричала я в подушку.
Генри подъехал к дивану, и внимательно посмотрел мне в лицо.
— Что? — спросила я.
— Я думаю он хочет совсем другого…
— Пф-ф-ф… Не выдумывай, — фыркнула я, но получилось слишком наигранно, Генри щёлкал мои уловки как орешки.
— Ты можешь быть откровенна, конечно, если не хочешь от меня что-то скрыть.
Я села и закрыла лицо ладонями, не могла выдержать взгляд этих глаз. Так было только с матерью, мне всегда казалось, что она читает мои мысли.
— Он домогался тебя? — едва сдерживая гнев, спросил Генри.
— Нет… Не в прямом смысле… Ничего такого… Просто…
— Он соблазняет тебя и он это сделает. Чёртов ублюдок! — выпалил Генри.
— Эй! Тебе откуда знать? Ты не я!
— Я слишком хорошо знаю Эрика… Ты — очередной трофей за который он борется со мной…
— Трофей? А для тебя, я тожетрофей?
Он взял мою руку, и мягко сжал пальцы.
— Ты… Для менявсё… Больше, чемвсё…
От этих слов мне захотелось взлететь, и расплакаться одновременно. Никто не говорил мне такого, никогда. Нобыть всемдля кого-то — большой груз.
— Прости, я не хотел на тебя давить… Но это так, — вздохнул он.
— Почему ты считаешь, что Эрик играет? Он не может испытывать чувства ко мне? Я недостаточно хороша для него, да?
— Ох, поверь, он бы