и успел что схватиться за пробитый затылок. Последний, в женском полушубке, бросился было наутёк, но поймал пулю бедром, взвыл, покатился, не переставая орать.

Лиговка равнодушно гасила его крики. Ни одном окне не вспыхнул огонь.

Женщина аккуратно подобрала наган. Подошла к раненому, наклонилась, подняла браунинг, спокойно прицелилась прямо в лоб грабителю.

— Прости… пощади… Христом-богом молю… Господи Боже, царица небесная… — затрясся раненый.

— А та, с которой ты полушубок снял — её ты пожалел? — негромко и страшно сказала женщина. Дуло браунинга в её руках не дрожало, черный зрачок смотрел прямо в глаза грабителю.

— Милостивица… не на-а-адо…

Позади них на пустой и мёртвой улице вдруг зафыркали моторы, брызнул яркий свет автомобильных фар. Скрип тормозов и резкое:

— Всем стоять! Что тут происходит?!

Женщина медленно обернулась, даже и не думая спрятать оружие. В левой руке она держала подобранный наган.

С подножки автомотора спрыгнул человек в кожанке, маузер наготове. Бегло взглянул на трупы, на скулящего раненого. За новоприбывшим в свете фар блестели штыки его отряда.

— Комиссар охраны Петросовета Жадов, — чётко, по-военному, представился он. — Что случилось?

— Так разве не видно, гражданин комиссар? — раздался вдруг густой бас из-за спин. — Барышня одна возвращались, эти на неё и напали, поживиться хотели. Раздеть, как и остальных, гражданин комиссар, что мы сегодня видели.

— Да вот только барышня-то того, с зубами оказалась! — хохотнул другой голос.

Раненый стонал и дергался. Трое других грабителей лежали неподвижно, застыв уже навсегда.

— У того, что жив, прострелено бедро, — холодно и невозмутимо сказала женщина. — Если его перевязать и остановить кровопотерю, он выживет.

Комиссар Жадов кивнул. Двое с красными крестами на белых нарукавных повязках присели рядом с незадачливым грабителем, завозились там.

— Эй, ты, недострелённый!.. Так всё было, как тут говорят? Напали на гражданку с целью грабежа? А ты знаешь, что по декрету Петросовета я имею власть расстреливать таких, как ты, бандитов не месте, без суда и следствия? — грозно объявил комиссар.

Женщина едва заметно улыбнулась.

— Так… так… — простонал «недострелённый». — Каюсь, гражданин ко… комиссар… бесы попутали… это всё Рябой…

— Оправдываться в дэпэзэ станешь, — отмахнулся Жадов. — Повезло тебе, в рубашке родился. Сейчас заберем тебя, в лазарете подлатают. И будешь суда трудового народа ждать, скорого, но справедливого.

Солдаты-красногвардейцы деловито грузили трупы в кузов одной из машин — видно, дело было уже привычное.

— Вам, гражданочка, с нами проехать придется, — обратился к женщине комиссар. — Я так понимаю, вы их…

— Я их пристрелила в целях самообороны, — ледяным голосом уронила та. — Пусть меня лучше судят, чем несут.

— Логично, — усмехнулся комиссар. — А имя ваше, позвольте?..

— Шульц. Ирина Шульц.

— Шульц, значит… род занятий, гражданка Шульц?

— Я учительница. Русская словесность.

— А вы… — комиссар сделал паузу, — боевая, выходит. Небось кто урока не выучил — сразу пулю в лоб? — попытался он пошутить.

— Ну, зачем же так сразу. Только тому, у кого в четверти выйдет «кол». — Женщина улыбнулась в ответ, одними губами.

— Проедемте с нами, — повторил Жадов. — Дело ясное, обстоятельства абсолютно ясны… но снять показания я обязан. Эта шайка наверняка замешана и в других разбойных нападениях, так что… простите, гражданка Шульц, а как вас по имени-отчеству?

— Ирина Ивановна. А что, неужели я так плохо выгляжу, что ко мне надо обращаться, словно к старухе?

— Нет, нет, что вы, нет! — смешался комиссар. — Положено так… простите… Значит, садитесь, садитесь, сюда, в кабину… Мы тут в бывшем участке, здесь недалеко…

Ирина Ивановна Шульц едва заметно улыбнулась и поставила ботик на подножку автомотора.

* * *

— Значит, Ирина Ивановна, вы — учительница?

— Да.

Жадов обмакнул перо, старательно вывел что-то на бланке. Бланк был уже новым, без императорского орла. Вернее, орёл-то имелся, но выглядел он больше, как ощипанная курица. Ни корон, ни державы, ни скипетра…

Комиссар перехватил её взгляд.

— Да-да, эмблема уже новая. Это эти, временные, так их, простите, и разэтак. Придумали… управились быстро… да только разве ж трудовому народу орлы всякие нужны? Нет, не нужны, Ирина Ивановна, никак не нужны…

Скверное перо скрипело, словно пыточный инструмент. В бывшем кабинете начальника полицейского участка был относительный порядок, от разгрома он уцелел. Только исчез со стены портрет государя, остался тёмный прямоугольник, словно призрак.

— Область занятий… у-чи-тель-ни-ца, — старательно выводил меж тем Жадов.

— Писаря б позвали, гражданин комиссар.

— Нет у нас писарей, всё сами. Незачем бойцов отвлекать… да и пишут они, между нами… курица лапой и то лучше справится. А старые кадры все попрятались, разбежались, боятся гнева народных масс, гады!

Ирина Ивановна слегка кивнула.

— Конечно. Они и должны бояться.

— Революция карает лишь тех, кто запятнал себя преступлениями против рабочего класса и беднейшего крестьянства! За кем не числится никаких злодеяний, могут ничего не бояться, — пылко и убежденно бросил комиссар. — Значит, учительница… Место работы?

— Александровский кадетский корпус, — спокойно ответила госпожа Шульц.

Жадов поднял бровь. Перо так и замерло в его руке, не достигнув чернильницы.

— Вы? В кадетском корпусе?

— Да. Зачем мне вам лгать, тем более что мою ложь было бы очень легко разоблачить?

— О да! — тут же надулся Жадов. — Разоблачить — это мы можем!

— Ну вот. Поэтому я и говорю, как есть. — Она пожала плечами. — Я преподаю… то есть преподавала русскую словесность. Вы находите это странным, гражданин комиссар?

— Признаться, да. Как-то не встречал раньше женщин-учительниц в мужских классах. Как же вы там оказались?

— Мне нужна была работа, а в корпусе открылась срочная вакансия по тяжёлой болезни прежнего учителя. Другой только что вышел в отставку; быстро заполнить место не удалось и моё прошение удовлетворили. Военное ведомство неплохо платило, а у меня на иждивении старики-родители и двое младших братьев.

— Понятно… это там вы так выучились стрелять?

— Да. В корпусе имелись толковые наставники.

— Толковые наставники? Поди, муж ваш?

Ирина Ивановна Шульц ответила ровным, спокойным и холодным голосом:

— Я не состою в браке, гражданин комиссар. Ни в церковном, ни в… как сейчас принято говорить, «гражданском».

— Поня-атно… — протянул её визави. И вновь заскрипел пером.

— Вы его, с позволения сказать, неправильно держите, гражданин комиссар. Поверните чуть вправо, не будет такого скрипа.

— Спасибо… — комиссар явно несколько смутился. — А что же вы, с позволения сказать, делали на Лиговской улице в такое время?

— Возвращалась с митинга.

— С митинга? С какого? — заинтересовался Жадов.

— С митинга 34-го запасного пехотного полка, если вам так важно это знать, гражданин комиссар. В казармах сразу за Обводным каналом. Выступали товарищ Лев…

— Я знаю, кто там выступал, можно не перечислять, — надулся комиссар.

Ирина Ивановна лишь кивнула.

— После митинга я пешком — в силу отсутствия как