для моего, и для папиного”, как она регулярно повторяла нам с Эрваном, хотя нам это было безразлично. Те годы были синонимом легких денег и лихорадочной погони за успехом с сигаретой в зубах, со стаканом в руке и выкладыванием своих достижений на всеобщее обозрение. Самое удивительное, что в круговороте амбиций родители не забывали о нас. Они нами занимались, интересовались, заботились о нас. Их нацеленность на успех не была эгоистичной, для них было важно вызвать наше восхищение и обеспечить нас самым лучшим.

По выходным, после футбольных тренировок брата и моих уроков танца, они устраивали ужин в огромном семейном особняке. Мама делала укладку, еще более пышную, чем в будние дни, доставала все свои ювелирные украшения и папин браслет. Они угощали гостей изысканными блюдами и роскошными винами. Эти вечеринки всегда заканчивались одинаково. Отец, понятное дело, щедро подливал всем алкоголь, поэтому гости были пьяными, мать отодвигала кофейный столик в угол, увеличивала громкость только что купленной ею стереосистемы последнего выпуска, и они танцевали под Джимми Самервилла, группу “Блонди” или “Альфавиль”. Мы с братом не могли уснуть и прятались на лестничной площадке, выглядывая через прутья перил, чтобы насладиться спектаклем. Да, мы восхищались родителями. Они были красивыми, вечно молодыми, безумно любили друг друга, и это видели все. Я не сомневалась, никогда не сомневалась в их верности друг другу. Впрочем, вклиниться между Режисом и Одиль норовили многие. Для некоторых это было своего рода вызовом. Отец был красавцем с представительной внешностью, с чувством юмора, всегда галантный, он излучал успех, ночная жизнь была значимой частью его существования, что добавляло перца к легенде, которая его окружала. Мать, роскошная женщина, громко хохотала, талантливо пускала в ход обаяние, играла красивыми, как у лани, глазами, демонстрировала шикарную фигуру – результат занятий аэробикой, – и все это нельзя было не заметить. Но оба владели искусством жестко обрубать неподобающие знаки внимания. Мать яростно защищала свою территорию, используя в качестве оружия тонкий юмор. А если какой-нибудь мужчина становился излишне настойчивым, отцу было достаточно приблизиться к нему, выпятив грудь чуть сильнее, чем обычно, и опрометчивый ухажер ретировался.

Наша жизнь была легкой, постоянным праздником, мы ни в чем не нуждались, у нас всего было с избытком. И она должна была оставаться такой всегда.

Моим родителям было суждено превратиться в старых сердцеедов, которых пора засунуть на чердак, в звезд, вышедших в тираж, над которыми посмеиваются за их спиной. Но одно событие спровоцировало совершенно непредставимый катаклизм.

Однажды вечером мать была на подписании сделки, а отец занимался нами и нашим ужином. Мы доедали йогурт, и тут открылась дверь. Не издав ни звука, не заговорив с нами, что нарушало все ее привычки, мать поднялась на второй этаж и закрылась в спальне. Отец, естественно, тут же нас бросил. Мы оставались в кухне, и до нас доносились мамины рыдания и папины крики. Я ждала долгие годы, чтобы услышать правду. Глава маминого агентства, немолодой сластолюбец, перешел все границы и после подписания контракта прижал ее к стенке. Она сопротивлялась, а он прицельно двинул ей коленом между ног. И твердо заявил, что, если она намерена остаться в агентстве, “придется ей ублажить его”. Когда отец это услышал, его кровь вскипела и он отправился к старому мерзавцу, чтобы высказать все, что о нем думает. Назавтра по всему городу разошлась новость, что Режис слетел с катушек из-за фривольной шутки и что Одиль – заядлая соблазнительница. Отцовский хозяин, зять маминого шефа, незамедлительно уволил папу, попытавшись сунуть ему чек на впечатляющую сумму, чтобы замять историю. Отец отказался. Он не собирался ограничиться скандалом. Но все, кто толпился на родительских ужинах, все, кто называл себя их друзьями, повернулись к ним спиной. Родители ни от кого не дождались сочувствия. Ситуация стала невыносимой, даже для нас с братом. В коллеже Эрван весь день выслушивал всякие гадости о наших родителях. Я же отныне проводила все перемены в одиночестве, забившись в угол. Мать пришла к выводу, что надо взять чек, продать особняк и переехать. Они договорились, что мы пропустим школу и проведем с родителями несколько дней где-нибудь на море, чтобы в спокойной обстановке обсудить варианты. Мы взяли курс на Бретань и Сен-Мало. Мама с папой подпали под очарование города, побережья океана и в особенности квартала Сен-Серван. Они держались за руки и смотрели друг на друга еще более влюбленно, чем раньше. Они водили нас есть блины в кафе напротив башни Солидор. Отец любил бары, и однажды вечером, после ужина, не устоял против искушения выпить с женой вина. Родители направились в первую попавшуюся забегаловку на берегу моря, она называлась “Бистро” и чудом выживала. Отец сразу влюбился в нее и окончательно загорелся, когда уселся за стойкой и побеседовал с хозяином. В конце разговора он предложил выкупить его заведение.

Они управляли этим баром больше двадцати лет. Мы с Эрваном проводили там вечера, делая уроки, а каждое лето работали за стойкой и обслуживали клиентов на террасе – отцу было в высшей степени наплевать, дозволено ли нам это по закону, учитывая наш возраст. Впрочем, они побуждали нас получать и другие знания и предложили оплатить нам учебу. Мы с Эрваном горячо одобрили эту идею. Оба мы во всеуслышанье заявляли, что ноги нашей больше здесь не будет. Настоящая жизнь ждала нас в другом месте. Когда ты подросток, где бы ты ни жил, ты рвешься уехать подальше от родителей. Бал открыл мой брат, я последовала за ним четыре года спустя. Эрван нашел себя в изучении права и работе юриста, которая по сей день прекрасно ему удается. Со мной все получилось сложнее. Сдав экзамены на бакалавра, я уехала и с энтузиазмом приступила к постижению тонкостей психологии. Занятия увлекли меня, я буквально впитывала слова преподавателей, а книжки по психоанализу читала утром, днем и вечером. Меня завораживала сама возможность препарировать механизмы бессознательного, копаться в собственных мыслях, выстраивать их, наводить мосты между отдельными элементами, оставлять место умолчаниям. Я находила себя умной. Доказывая это, я написала выпускную работу на тему влияния “Илиады” и “Одиссеи” на психоаналитику, уделив особое внимание персонажам отцов… Понадобилось несколько лет работы практическим психологом, чтобы я пришла к выводу, что это не моя стезя. Я заскучала. То, чем я занималась, мало интересовало меня. И к тому же меня грызла вина из-за нехватки профессионализма, в котором нуждались мои пациенты.

Однажды в Сен-Мало, куда я приехала на выходные, чтобы проветриться и поразмышлять