— До тех пор мы, можно сказать, обитали на его рабочем месте, в квартирке при заводе. Разумеется, у отца и Эвы было гнездышко в городе, однако детям туда доступа не было.

— А почему они не переизбрали его?

— Я смотрю, сегодня вас разбирает любопытство. — Он взглянул на нее почти враждебно; тем не менее, к ее удивлению, все же ответил:

— Со дня основания завод работал хорошо. Мы исправно выплачивали проценты по ссудам. Однако отец их все равно не устраивал — он им портил «чистоту рядов»: не умел играть в теннис, не окончил престижной школы… Про него нельзя было сказать «один из нас». Да и в бизнесе он частенько наступал другим на мозоли; а это, знаете, никому не нравится. Наконец им удалось прицепиться к каким-то административным разногласиям и свалить вину на него. Заговор — неприятное слово, но, боюсь, здесь оно точно отражает ситуацию. Отец не ожидал удара в спину. — Алекс мрачно усмехнулся. — Наверное, это было для него самым тяжелым.

— Но ведь теперь завод принадлежит вам, верно? — не утерпела Хоуп и невольно вздрогнула, заметив у него на лице жесткое, почти беспощадное выражение.

— В тот день, когда отец вернулся домой сломленным, преданным людьми, которым доверял, я решил, что рано или поздно верну завод. Может, я поступил и не слишком деликатно, но, поверьте, пережил истинное наслаждение, когда люди, унизившие моего отца, на своей шкуре испытали, что это значит.

Никогда еще за все время их знакомства Алекс не казался ей таким жестоким. Да, этого человека лучше не иметь своим врагом. И все равно она готова была принять его таким, какой он есть!

— Простите, я вовсе не хотела совать нос в чужую жизнь, — тихо начала она. — Просто вы сами как-то заметили, что мы — ближайшие соседи, и мне подумалось, что я почти ничего о вас не знаю. Вы не из тех, кто запросто заглядывает на чашечку чая, чтобы поболтать ни о чем.

— Вы правы — соседи так никогда и не признали отца. Боюсь, это перешло и на меня. — Алекс помолчал. — Отец сколотил приличное состояние, но для большинства здешних уроженцев так и остался выскочкой из потомственных шахтеров, да еще со странным акцентом.

— Какая чушь! Нельзя так думать о людях, Алекс, — возразила она.

— Ошибаетесь, Хоуп, большинство людей именно таковы, — резко отозвался он.

— А мне кажется, — парировала она, — что все дело в самом человеке. Мои родители, например, никогда не судят о человеке, если не знают его.

Алекс примирительно качнул головой.

— Отчасти старик, конечно, сам был виноват. В бизнесе его выручал талант; но потом, женившись на Эве, он отчаянно пытался понравиться людям ее круга. У него, естественно, ничего не вышло. Хотя одевался он с иголочки, купил себе дорогой автомобиль, выбрал престижную школу для сына и, наконец, женился на «девушке из хорошей семьи».

— А вам все это было не по душе. Алекс взглянул на нее с изумлением и даже, как ей показалось, с благодарностью.

— Думаю, да, — с горечью сознался он. Еще подростком он дал себе слово, что никогда не поддастся тщеславию. Людям придется принимать его таким, каков он есть, или не принимать вовсе.

— Теперь понятно, почему вы никогда не идете навстречу первым: тот, кто хочет с вами подружиться, должен сделать первый шаг. Теперь вы можете устанавливать в бизнесе собственные правила игры.

В глазах у Алекса появилась усмешка.

— Это квалифицируется как «нечестная игра».

— Ну, это смотря с кем играешь, — вырвалось у Хоуп, и она замерла — сейчас он ее окончательно запрезирает как типичную представительницу той глубоко развращенной среды, в которой, по его мнению, она чувствовала себя как рыба в воде. Улыбка сползла у нее с лица. — Только, пожалуйста, не ищите в моих словах скрытого смысла, — отрывисто проговорила она. Что ни говори, а презрение Алекса все же не та оглобля, через которую она легко переступит.

— Боитесь, что я уличу вас в нечестной игре? — Он пренебрежительно скривил губы.

Боже, как несправедливо! Собственно говоря, вся жизнь — сплошная несправедливость! Еще не хватает начать жалеть себя!

— Уж не пытаетесь ли вы сказать, что в замечательном мире большого бизнеса научились обходиться без грязной игры и нечестных сделок?

— Вы сомневаетесь в моей порядочности? — натянуто спросил он.

Удивительно, как он умудрился выжить с такой прямолинейностью!

— Нет, Алекс, я никогда этого не делаю, если только не располагаю достаточно убедительными доказательствами, — с молниеносной быстротой парировала Хоуп. — И вам не советую. Слушайте, почему бы вам не спросить меня напрямик, часто ли я сплю с женатыми мужчинами?

— Хоуп, мы все совершаем поступки, в которых потом горько раскаиваемся.

— Нет, Алекс, вы ничего обо мне не знаете… — с жаром начала она.

Он порывисто встал и подошел к ней.

— Я знаю только одно… Я так хочу тебя, что еще немного — и мне конец. — Рывком подняв ее и обхватив за талию, он с силой привлек ее к себе.

Хоуп с блаженным вздохом прильнула к нему. Алекс погрузил пальцы в копну ее золотистых волос, и она зажмурилась, когда он принялся перебирать пушистые пряди, — именно этого ей и хотелось… Жар его тела проникал сквозь тонкую шерстяную водолазку, и даже сквозь бюстгальтер она ощущала твердые, как сталь, пластины мускулов у него на груди. Хоуп замерла, упиваясь этим блаженством.

— Ангел… — хрипло пробормотал ей в ухо, и от его дыхания по коже Хоуп разбежались мурашки. Алекс начал покусывать мочку, а затем поймал нежный розовый лепесток зубами и легко потянул. Наконец его язык закружил возле ее губ, и она, не выдержав, застонала. — Господи, Хоуп, неужели ты хочешь меня так же, как я тебя? Ты ведь чувствуешь, как я тебя хочу, да?

Она инстинктивно качнула бедрами и, ощутив его восставшую плоть, едва устояла на ногах — словно электрический ток пронзил ее от этого прикосновения.

— Мне больно, — прошептала она. Он слегка отстранился и заглянул ей в глаза. — Я так хочу тебя, Алекс, что мне просто физически больно!

Он, не таясь, удовлетворенно прикрыл глаза.

— Я знаю.

Сердце у нее в груди гулко забилось.

— Послушай, Ллойд и я… — Нельзя, чтобы между ними оставались недоразумения. Сейчас самый подходящий момент.

Он чертыхнулся сквозь зубы.

— Нет, Алекс, ты не понимаешь. Все было совсем не так, как ты думаешь! — горячо заговорила она и несмело провела рукой по его щеке. Кожа была чуть влажной. — Я ничуть не стыжусь того, что сделала, потому…

— Не желаю ничего слушать.

— Но, Алекс, ты должен меня выслушать!

— Может быть, ты, конечно, возбуждаешься, припоминая прежних дружков… У меня, знаешь, другая реакция.

Хоуп отпрянула, увидев презрение в устремленном на нее взгляде. «Так тебе и надо, дура!» Она почувствовала почти безысходное отчаяние: ничего не изменилось, ровным счетом ничего. Он по-прежнему презирает ее.