Д.: Он был очень, очень громкий. (Смеется.)

У.: Н-да… пушки стреляют громко.

Д.: Еще как. И описать этот звук для того, кто никогда не находился вблизи стреляющего орудия, очень трудно. Он громче грома, громче рева реактивного лайнера или стука отбойных молотков. Если что и издает еще больший шум, так это бомба. Страшное дело, что за звук, мы все затыкали уши, но было слышно даже через нос. Через локти и ступни. (Смеется.) Ну а после того, как вы некоторое время ведете огонь в автоматическом режиме, звук захватывает вас, как Бог, в своем роде. Я хочу сказать, что физически наступает временная глухота, но вам кажется, будто вы все еще слышите звуки внутри этого грохота. Такие, как лязг закрывающегося казенника, подобный удару молота о наковальню, стук защелки (так стучат колеса на рельсах) и колокольный звон выбрасываемой снарядной гильзы. Вы не должны, не можете слышать ничего из этого, но все-таки слышите — или вам так кажется. А есть еще и вой летящего снаряда, и грохот взрыва, но вы их практически не замечаете. Разве что ведете стрельбу в одиночном режиме. Вы еще не устали? (Смеется.)

У.: Вовсе нет. Вы так живо все это описываете, что становится интересно. А можно полюбопытствовать, как вы научились обращаться с… Что, вы говорите, это было? Автоматическая пушка?

Д.: Да, автоматическая пушка Бофора. Как-как — прочла инструкцию и научилась. Фой всегда говорил «прочти инструкцию», вот я и последовала его совету. Плюс мне помогал друг.

У.: Кто такой Фой?

Д.: Персиваль Орн Фой. Ныне покойный. Мой бывший учитель.

У.: В школе?

Д.: Это были уроки сверх расписания. Он научил меня многим вещам, а я просто впитывала все подряд, не думая, на что оно пригодится, и отдавала взамен себя — настолько я устала решать все сама. Разумеется, это было до того, как я вступила в кровницы и Господь нашел меня, а когда полученные знания и вправду пригодились, я была по-настоящему удивлена. Что ни говори, а Его Провидение порой выбирает странные пути.

У.: «Кровницы» — вы имеете в виду уличную банду?

Д.: (Смеется.) Нет, я имею в виду Общество сестер милосердия Крови Христовой. Иначе — кровницы. Конечно, нам не положено так себя называть, но мы не очень-то послушны. Я называла.

У.: Прошу прощения, вы хотите сказать, что вы монахиня?

Д.: О нет. Я лишь проходила испытание, а обета так и не приняла. В конце концов они меня, разумеется, выкинули.

У.: Почему?

Д.: Потому что мы медицинский орден. Мы, я имею в виду — они помимо обетов бедности, целомудрия и послушания дают еще и клятву Гиппократа. Не причинять вреда. А я причинила много вреда, да простит меня Господь.

У.: А какой вред вы причинили?

Д.: Это все описано в моем признании.

У.: Да, но, Эммилу, то, чем мы занимаемся здесь, не является частью уголовного дела. Это сугубо конфиденциальная беседа: ничто из сказанного вами здесь не будет приобщено к делу и не сможет быть использовано в суде против вас.

Д.: Вы должны установить, чокнутая я или нет?

У.: Ну, в том смысле, можете ли вы предстать перед судом.

Д.: Вам все равно не понять.

У.: Я попробую. А вы попытайтесь растолковать все по возможности понятно.

Д.: Вы верите в дьявола?

У.: Для нас с вами важно, верите ли в него вы.

Д.: О, я так устала от этого! Я думала, что все кончилось, что у него больше нет нужды меня использовать и он оставит меня в покое, но теперь все начинается заново, и из-за этого страдают люди.

У.: Кто использует вас?

Д.: (Молчание, тридцать две секунды.) Любой. Кто угодно вокруг меня. Может быть, вы.

У.: И… дьявол собирается сделать так, чтобы пострадали люди?

Д.: Или Бог. Это перекрестный огонь. Вам этого не понять. В таких головах, как ваша, это не укладывается.

У.: Так помогите мне.

Д.: Это прямо перед вашими глазами, но вы этого не замечаете. Простите. Правда, тот детектив… О Христос, смилуйся!

У.: Эммилу? Очень важно, чтобы вы поговорили со мной. Я просто хочу помочь вам.

Д.: (Молчание, одна минута двадцать две секунды.)

У.: Эммилу, что такое? Вы что-то увидели?

Д.: Можно я вернусь в камеру? Мне не хочется больше говорить.

Беседа прекращена по просьбе испытуемой в 11.38.

* * *

Лорна Уайз слушает запись в третий раз, сверяясь с расшифровкой, время от времени останавливая пленку диктофона с помощью ножной педали и делая пометки в своем блокноте. Затем она заново прочитывает свой отчет, морщась из-за неудовлетворенности привычным профессиональным жаргоном. Избыточная аффектация. Галлюцинации. Патологические измышления. Внутреннее сопротивление. Религиозная мания. Особенно ее тревожит последний пункт: неужели Эммилу Дидерофф религиозный маньяк? И чем маниакальная вера отличается от обычной, если приверженность религии предполагает, что человек приписывает проявления реальности представлениям и идеям, которые не могут быть проверены опытным путем? И что там вообще произошло в конце? Настоящая галлюцинация?

Лорна откидывается назад в своем скрипучем вращающемся кресле, сбрасывает туфли и кладет ноги в чулках на стол, потирая глаза. Она находится в комнате, предназначенной для подобных бесед, в ничем не примечательном административном здании на Тринадцатой северо-западной улице, удобном для работы с пациентками как из женского центра предварительного заключения округа Дэйд, так и из основной тюрьмы. Это небольшое помещение размером с ванную комнату богатого человека выдержано в коричневатой палитре, схожей со шкурой дворняги. Есть деревянный стол, кресло для проводящего беседу, стул с прямой спинкой для проходящего собеседование, одно грязное окно с толстенной решеткой и вызывающие раздражение настенные часы. Времени на бесплодные гадания нет, через двадцать минут ей предстоит еще одна беседа. Округ требует, чтобы такого рода вопросы решались динамично. Религиозная мания, это же надо!

Лорна берет свой экземпляр официального справочника по диагностике и статистике — толстенную книгу в бордовой бумажной обложке, содержащую описание симптомов всех нервных и психических заболеваний, и пролистывает его, не надеясь на успех. Нет уж, она такой диагностической формулировки не помнит, а раз не помнит (при том, что выучила этот чертов том практически наизусть), значит, ее там нет. Ну вот, так и есть: ремарка в одну строку, где говорится, что некоторые шизофренические галлюцинации принимают религиозные формы. И дополнение: «В некоторых культурных контекстах галлюцинации могут также являться частью обычного, не патологического религиозного опыта». «В некоторых» означает «не у нас». У нас, с точки зрения авторов, видимо, вообще невозможно стать религиозным маньяком. В Америке даже религия материалистична, и люди, в том числе верующие, уже не видят святых и демонов. Ну а в остальном, не считая этих голосов и видений, Дидерофф никак не может быть шизофреничкой. У нее была работа, никакой истории госпитализации, она явно осознает происходящее, внятно разговаривает, а свое поведение контролирует в не меньшей степени, чем большинство знакомых Лорне специалистов по психическому здоровью.