Но на следующий день Рэй Боб зашел ко мне в комнату, уселся в купленное мамой кресло-качалку и сказал, что Господь порой посылает нам трудности, чтобы выяснить, достойны ли мы Царствия Небесного, но я должна знать, что, как бы все ни обернулось, он всегда будет относиться ко мне как к своему собственному ребенку. Потом он полюбопытствовал, что я читаю, это был «Похищенный» Р. Л. Стивенсона, сказал, что ему тоже нравилось это произведение, когда он был мальчиком, и спросил, люблю ли я, когда мне читают вслух. По-честному следовало ответить «нет», но я уловила, что ему хотелось услышать «да», и тогда он взял книгу, лежавшую на моей постели, и сказал: «Садись ко мне на колени, я почитаю тебе». Вот так это и началось.

Я так и не разобралась, слышал ли Рэй Боб, как я, голос, видел ли похожего лучезарного человека, или же он пришел к Сатане своим, особым путем. Я пишу сейчас «лучезарный человек», потому что так это видение представляется мне в ретроспективе, хотя в детстве мне и в голову не приходило дать ему такое или какое-либо еще название, как не приходит в голову придумывать названия для совести или для естественных отправлений. Он просто появлялся в моей голове, или порой некая яркая вспышка пересекала поле моего зрения, ясная, как солнце, темная, как омут, прекрасная, как тигр, — и я знала, что он здесь. Он и сейчас здесь, соединенный со мною узами, крепкими, как стальные тросы: предполагается, что от его присутствия можно избавиться, зайдя в церковь, но боюсь, теперь это не срабатывает так, как раньше, может быть, потому, что даже некоторые священники в него не верят. А ведь все, и вы тоже, я уверена, видели его, но большинство людей, по его же наущению, предпочитают об этом забыть — он умеет ускользать из памяти. Может ли он сломать меня теперь, когда я в руках Господа? Только если я позволю ему, но Господь поможет мне, если я по-прежнему хочу этого, только мое намерение противостоять шатко и всегда было таковым. Я вновь могу скользнуть вниз, в этот всепоглощающий свет. Но он не хочет меня.

Ох, что-то ты заговариваешься, маленькая Эммилу.

Как бы то ни было, Рэй Боб имел своего рода дьявола, и мама узнала об этом, поскольку по возвращении домой после шестинедельного пребывания в санатории она уже больше не доставляла ему ни малейших хлопот. Чтобы избежать повторения неприятностей, ее снабдили большущей пластиковой бутылкой успокоительных пилюль «либриум», и они свое дело сделали: неприятностей от нее, кроме единственного случая, действительно не было никаких, и выглядела она при этом, как все говорили, вполне довольной жизнью. Впрочем, мне тогда было не до нее.

Звуки за стеной возобновились, все пошло своим чередом, хотя и не с той частотой, что раньше, и к ним прибавилось несколько новых, включая протяжное завывание и мычание, в котором, как мне казалось, слышалось удивление причиненной болью. Рэй Боб как-то сказал мне, что ему трудно поверить, каким образом столь прелестное существо могло выйти из чрева столь нечистой женщины, и, знай он это заранее, он никогда не сочетался бы с Билли Бун святыми узами брака по обряду Церкви Господней. Поскольку истории о совращении малолетних скучны и однообразны, я постараюсь обойтись без лишних подробностей, скажу лишь, что, соблазняя девятилетнего ребенка, Рэй Боб обошелся без грубого насилия. Я находилась полностью в его власти, но он действовал не спеша, исподволь, так, что ни на одном этапе я не думала, что происходит нечто плохое или неправильное.

Да и вообще, трудно было усмотреть что-то низменное в любом из многих моих желаний, тем паче что мои бедные родители даже не пытались привить мне какие-никакие моральные принципы, а бабушка со своей свободолюбивой нравственностью сводила все к одному: делай что угодно, до тех пор пока твои поступки не причиняют боли другим. Это, конечно, неплохо, но явно недостаточно для того, чтобы ребенок смог противиться Князю Мира, если тот положил на ребенка глаз. Нравились ли мне его прикосновения? Скажу честно, хотя кому-то, наверное, такое признание покажется постыдным, поскольку, по общему мнению, совращенные дети не испытывают ничего, кроме ужаса. Впоследствии мне пришлось иметь дело с малолетними жертвами сексуального насилия, и все они, по их рассказам, ненавидели совратителей и часто убегали из-за этого из дому. Но я никогда не слышала, чтобы кого-нибудь из них соблазнил такой человек, как Рэй Боб. По моему нынешнему разумению, плотский грех, от которого ребенок получает удовольствие, хуже заурядного насилия, ибо в этом случае насилуется не просто тело, а душа. В моем случае лучезарный человек сказал мне, что все в порядке, потому что это дает мне своего рода власть над Рэем Бобом, а разве не здорово приобрести ее всего лишь за то, что я позволяю ему прикасаться ко мне в таких местах, где это вызывает приятное, серебристое ощущение. Известно, что насильники добиваются молчания от совращенных девочек (и мальчиков) страшными угрозами, но Рэй Боб никогда не делал ничего подобного, потому что был слишком умен и понимал: если ты кого-то запугиваешь, этот человек начинает понимать, что с ним происходит что-то плохое, а значит, рано или поздно, пусть через годы, проболтается или заявит в полицию. Он же утверждал, что любит меня больше всех на свете, а я делала вид, что верю ему, хотя знала, что мне не дано ничьей любви, а уж менее всего такого куска дерьма, как Рэй Боб Дидерофф. Да и кому могла бы я проболтаться? Я вообще не думала, что в происходящем есть что-то особенное.

На мой десятый день рождения он купил мне Солеру, мою чудесную лошадку, и научил ездить верхом, а заодно брать его пенис в руки или в рот и доводить до семяизвержения, что я втайне находила весьма забавным, хотя вслух никогда об этом не говорила. Он называл свой член «маленький Рэй», а когда я делала свое дело, выкрикивал всуе имя Господне, что тоже веселило меня, ибо он был деканом и чадам своим за божбу раздавал подзатыльники. Была ли я против? Может быть, немного, но за лошадку я готова была позволить ему оттрахатъ меня прямо на ступеньках Господнего Собрания. В десять лет я была законченной шлюхой.

Бывало, я ловила на себе взгляд Рэя Боба и замечала в его глазах не то чтобы страх, но своего рода тревогу, беспокойство, как будто он не вполне владел собой. Полагаю, то, что я ощущала на себе эти взгляды, было важнейшей частью моего падения.

Между тем то, что Рэй Боб пару раз в неделю сотрясал кровать с матушкой, принесло результат. Мама забеременела и родила маленькую девочку, которую Рэй Боб назвал Бобби Энн. Вообще-то, мне кажется, что с рождением этой девочки в маме пробудилась давно забытая способность любить, но если этот источник и открылся заново, то в мою сторону из него не потекло ни струйки. Да и мамина любовь, хотя и искренняя, проявлялась больше в сюсюканье, а всю заботу о малышке она взвалила на Эсмералъду, девушку, взятую специально для этой цели из лагеря мигрантов. Я могла бы рассказывать обо всем дольше, однако это не роман, и для вас, наверное, не так уж важно, как протекала наша повседневная жизнь. Если не считать злосчастного маминого срыва, в глазах соседей мы выглядели вполне благополучной семьей: ходили в церковь и принимали участие во всех общественных мероприятиях. Каждое лето Рэй Боб возил нас на залив рыбачить, а осенью мы стреляли голубей. Он купил мне ружье шестнадцатого калибра, такое же, как у Рэя-младшего, и научил стрелять.