собой ничего, чтобы на всякий случай обработать рану, даже такую небольшую. Как говорила все та же бабушка, береженого бог бережет. Правда, она не уточняла, какой, а Уля наверняка знала, что та не ходит в церковь и читает на ночь совсем не те молитвы, которые звучат в большинстве соседских домов.

Уля глянула на двери лифта и все еще темную панель, затем опустила взгляд ниже. Кружка больше не стояла в центре кабины. Уля повертела головой – та немного кружилась – и обнаружила кружку в одном из углов. Видимо, зацепила, когда упала. Та казалась целой, и Уля не стала проверять. А вот себя проверить стоило.

Она села поровнее – получилось удивительно легко. Да, нога болела, но уже не так дико. Руки почти перестали дрожать. Юбка теперь одиноко висела на предательском поручне. Уля вытянула обе ноги, потом снова согнула. Повторила это еще несколько раз. Ноги слушались. Пульсирующая боль отступала. Уля, вопреки всему, улыбнулась и посмотрела вверх.

Зеркальная Уля висела в лифте вниз головой и тоже улыбалась. Кажется, чуть более фальшиво, чем Уля внизу. Примерно как та леди, спешащая на интервью.

– Так, – выдохнула Уля в полутишину движущегося лифта. – Еще разок.

Она ухватилась за поручень. Взгляд упал на примостившиеся рядом лодочки, которые она каким-то чудом не задела. Стояли себе ровненько, словно хозяйка скинула их у дверей и юркнула в гостеприимный дом. Но Улины двери оставались закрытыми. А когда открывались… скажем так, она не была к этому готова. Люди привыкают ко всему. Даже к такой странной вещи, как вечно движущийся лифт. Так подумать, в каком-нибудь научном сообществе за него бы отвалили кучу денег. Или, что вероятнее, выдали бы премию, а лифт бы присвоили себе и получали за его вечное движение денежки до скончания веков.

Картина вырисовывалась не радужная, и Уля подумала, что лифт должен остановиться. Если она не умерла, не спит и все еще находится в том мире, где законы физики хоть что-то значат. Впрочем, Уля не чувствовала голода и усталости, только чертову боль, и это шло вразрез с парочкой научных констант. Тревожные новости для того, кто не может даже сыграть в Candy crush, чтобы хоть как-то скоротать вечный путь в ад.

Будь у Ули телефон, она смогла бы вызвать кое-кого получше Чипа и Дейла. Или, по крайней мере, кое-кого побольше. И даже если бы сотовая связь не ловила здесь, в лифтовой шахте посреди ничего, Уля хоть могла бы отвлечься.

Ей вдруг стало себя безумно жаль. Настолько, что вернулась стадия отрицания. Или гнева. Или торга? На какой из них принято поливать все вокруг слезами?

В детстве все просто: если ты падаешь, то слезы льются сами, иногда целыми водопадами и так быстро, что не успеваешь остановить. А когда ты становишься пустым, боль постепенно исчезает. Превращается во что-то терпимое. Во взрослом возрасте жалость к себе может превратиться в ужасное оружие саморазрушения. И в то же время совсем без нее ты рискуешь лишиться и страха. Превратиться в идеального солдата, который бросается на всю колючую проволоку, попадающуюся по пути. Бывает время для всего. В том числе и для жалости к себе. Пусть мимолетной. Пусть едва позволимой.

Но сейчас у Ули не было на это времени. Конечно, она могла бы поспорить, что на самом деле располагает всем временем на свете, но кто бы знал наверняка? Если кто и мог освободить ее из лифта, то только она сама.

Уля смахнула слезы, поднялась и вперила взгляд в потолок. В зеркале отражалась только решимость. Больше никакой вечности. Совсем скоро Уля отсюда выберется.

Она схватила левой рукой одну из лодочек, а правой сгребла свернутую в комок юбку. Прицелилась. Накрыла тканью голову.

И бросила обувь вверх.

Наверное, ей стоило все-таки для начала подняться. Или хотя бы получше прицелиться. Если бы лодочка расколола зеркало, то осколки его оказались бы повсюду: в Улиных волосах, в стрелках на колготках… даже в лежащей на боку кружке. Но лодочка беспомощно стукнула в потолок и вернулась почти на то же место, с которого Уля ее подняла. И о чем она только думала? Ах да. Она не стала думать, а решила сразу перейти к действиям. Что ж. Не самое удачное решение.

Уля снова посмотрела на лодочку, потом на зеркало. Ни трещинки. Ничего. Не идеальный результат, но все же результат. Уля подхватила обувь под мышку, поднялась, опираясь о стену, ударилась о поручень, а потом завернула одну лодочку в ткань юбки. Взвесила ее на ладони. Ухватила хорошенько, отправила вторую на пол, а потом снова поползла вверх. На этот раз – чуть медленнее. Чуть осторожнее. Снова привалившись щекой к стене, за которой шумела бесконечность. Или что-то попроще, вроде механизмов подъемника.

Левая нога едва удерживала ее, и Уля почти подпрыгнула, чтобы встать на поручень. Как заправская циркачка, оп-ля!

Одну руку она вытянула вверх, распластав по стене. Зажатая во второй лодочка держала ее, просунувшись между поручнем и стеной. Осталось только выпрямиться. И молиться, чтобы хватило роста.

Уля открыла глаза, только выпрямив ноги. Левая протестовала и немного пульсировала. Правая дрожала. Уля бездумно смахнула пальцами пару прядок с лица, начала заваливаться назад, но на этот раз среагировала быстрее: вытянула вверх руку… чтобы упереться ею в зеркало и остановить падение.

Уля выдохнула и снова прижалась к стене, что есть силы давя на ладонь. Роста ей хватило. Едва. Она упиралась в потолок почти всей ладонью. Равновесие куда-то сместилось, и Уля почувствовала, как одна нога – левая – заскользила по круглому поручню…

– Держись! – беззвучно крикнула зеркальная Уля вместе с Улей настоящей, и она тут же обхватила поручень пальцами ног – часть их оказалась на свободе благодаря стрелке.

Обернутая серой тканью лодочка все еще каким-то чудом оставалась у Ули в руке.

Она перевела дух и глянула вниз. Отсюда все казалось еще меньше, чем прежде. Крохотный коробок три на три шага. Кружка в углу. И… и что-то рядом с ней?

«Вы там, кажется, что-то обронили», – сказала незнакомка в самодельной шляпке.

Единое кольцо.

Уля тряхнула головой. Лезущие в глаза волосы отступили.

Она была не котом. Она была насекомым в спичечном коробке.

Уля встретилась взглядом со своим отражением. В ее глазах отражались лампочки, расположенные по краям зеркала, и Уле подумалось: было бы здорово протянуть руку и очутиться по ту сторону зеркала. Подальше от безвыходного лифта, от дедлайна и ноющей левой ноги.

Она опустила голову и сжала кулак. Замахнулась.