Человека, который создал ислам, звали Омар, или же Умар, с легким сужением гортани, если мы хотим быть ближе к его языку.

Если бы не его политический гений, у мусульманской религии были бы только локальные последователи и войны между арабскими племенами задушили бы в зародыше одну из самых могущественных цивилизаций. Успех обозначился благодаря одному блестящему и неотразимому постулату: все мусульмане объединяются в «дар аль-ислам», или дом мира, а все, что его окружает, составляет «дар аль-харб», или территорию войны. Как можно не принести этой территории мир ислама, пусть даже при необходимости применяя силу?

Омар Ибн аль-Хаттаб родился около 586 г. (по утверждениям некоторых, 591 г.) в Мекке, в семье представителей городской элиты. Он не обладал большим состоянием, но через свою мать был связан с влиятельным кланом и сначала резко воспротивился амбициям Мухаммеда, а потом превратился в самого пламенного его защитника и в 622 г. последовал за ним в хиджру — бегство из Мекки в Медину; впоследствии он стал его военным советником, а в 625 г. даже тестем. После смерти Пророка он заставил жителей Медины принять в качестве первого халифа Абу Бекра (также выходца из Мекки), а в 634 г. унаследовал его трон и начал крупные завоевания, которые вел вплоть до своей смерти 3 ноября 644 г. от руки персидского раба. Он был одинаково способен организовать первые правительственные диваны и отправить войска, доселе умевшие только грабить караваны, основывать империю в Сирии, Месопотамии, Хорасане, в Иране, Египте и Ливии. Хвалебное жизнеописание представляет его суровым, расчетливым и неумолимым — время изворотливости еще не пришло. А что арабы в 641 г.? «Большая часть их была не более развита, чем покойный аятолла Хомейни», — писал в свое время выдающийся эллинист Хью Ллойд-Джонс, и это еще была литота, принятая в Оксфорде.

Так что библиотеки завоеванных стран они не щадили.

Действительно, это воле Омара, или же превратному толкованию его приказов, мы обязаны уничтожением в 637 г. Тайсафуна, или Ктесифона. Эта древняя столица Сасанидов до сих пор знаменита гигантским сводом Так-Кисры, дворца, в котором с 531 по 579 г. правил могущественный и просвещенный Хосров. Город, где по завету предков почитались зороастрийские каноны, согласно которым каждый текст имеет ценность, ибо знание священно, с распростертыми объятиями принимал изгнанников из Византии. Греческим философам, только что распущенным Академией, сирийским христианам и прочим несторианцам было поручено переводить книги и пополнять царское собрание, усиленное, кроме того, индийскими научными документами и китайскими религиозными и медицинскими трактатами. Город Гондешапур (Шахабад на современных картах), основанный тем же сувереном и разрушенный в 638 г. тем же Омаром, также, как считается, в 555 г. был важным научным и культурным центром: здесь была кодифицирована Авеста и родившаяся в Индии игра в шахматы и здесь читали «Хватай-намак», или «Книгу царей», вдохновившую Фирдоуси. Библиотека, богатая трудами по медицине, философии и астрономии и, таким образом, всеобъемлющая, два века спустя послужит образцом библиотеки Мамуна под тем же именем — «дом мудрости». Великолепие совершенно блестящей и совершенно забытой эпохи Сасанидов оказало влияние на багдадских Аббасидов, пытавшихся ее превзойти.

В 1375 г. Ибн Халдун оплакивал эти опустошительные годы зарождения ислама: «Что стало с науками персов, трактаты которых были уничтожены Омаром в эпоху завоеваний? Где науки халдеев, ассирийцев, жителей Вавилона?»

А христиане? Словно считая их неспособными к наукам, великий тунисский историк не говорит о них ни слова, однако он не мог не знать о трагической истории Кайсарии, или Кесарии.

Кесария Палестинская, которую еврейский историк Иосиф Флавий описывал как «расположенную между Яффой и Дорой», недалеко от Иерусалима, который, должно быть, был ее единственным интеллектуальным соперником. Ее порт был первым в мире портом на глубокой воде, легкодоступной и необходимой промежуточной остановкой на морском пути в Египет. Этот населенный пункт стал важным городом при Ироде, затем резиденцией епископа при Оригене, основавшем там школу теологии в 231 г., одновременно с тем, как раввин Ошайя открыл там же школу иудаизма (где, возможно, был написан палестинский Талмуд). Оба учреждения этого совершенно космополитичного города абсолютно корректно сотрудничали.

Ориген был странным человеком: он не подчинялся никаким авторитетам и в юности сам себя оскопил, дабы буквально следовать Иисусу, сказавшему: «Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного. Кто может вместить, да вместит» (Мф. 19:12). Даже в те дни никто не хотел, чтобы он стал над ними священником.

В Александрии, откуда он был родом, Ориген добился от одного мецената, чтобы на него работали семь стенографов, столько же переписчиков и несколько каллиграфов, которые день и ночь, сменяясь, готовили его книги: по оценкам, было выпущено шесть тысяч томов. Изгнанный из Египта за незаконное рукоположение иерусалимскими и кесарийскими священниками, он поселился в Кесарии начиная с 230 г. и до своей смерти в 254 г. Он вновь собирает трактаты по всей Палестине и пишет новые; один его ученик говорил: «Запрещенных тем не было…нам было позволено обращаться к любой греческой и восточной доктрине, как духовной, так и светской».

В академии Оригена учили всем существующим наукам, и она положила начало быстро ставшей знаменитой библиотеке. Здесь, на красивом взморье, при Константине началось великое предприятие по сохранению на пергаменте античных произведений. Богатый сириец Памфил сменил Оригена и довел библиотеку до тридцати тысяч томов. Он составил их список, который утрачен; этот предусмотрительный человек также приказал подготовить запас из множества экземпляров Библии, чтобы иметь их под рукой, на тот случай если кто-то их запросит. Затем собрание поддерживал Евсевий (примерно 263–339), который воспользовался его ресурсами для составления своих «Церковной истории» и «Ономастикона», первых исторических и географических трудов на Святой земле. В 332 г. он руководил группой каллиграфов, которые должны были изготовить заказанные императором пятьдесят экземпляров Библии; одним из этих пятидесяти был знаменитый Синайский кодекс. Когда Рим в феврале 303 г. в последний раз попытался ограничить распространение христианства, уничтожив часть его храмов и его книг, книги из Кесарии избежали этой участи. Так что впоследствии Иероним также смог свободно пользоваться этим ресурсом при написании своей Вульгаты, перевода Библии на латынь. Он упоминает, что у него перед глазами были уже очень древние рукописи — например, оригинал Евангелия от Матфея или «Гексаплы» Оригена, на страницах которых этот одержимый выровнял параллельно в шесть колонок шесть разных версий Ветхого Завета, и сообщает, что перенесение поврежденных папирусов на пергамент продвигается быстро. И завоевание Палестины персами в 614 г., повлекшее за собой уничтожение иерусалимской библиотеки, по всей видимости, не коснулось библиотеки Кесарии, поскольку пятнадцать лет спустя Исидор Севильский еще превозносил ее богатства. Этот расположенный в центре мира очень разнородный город, со своими двумя символами — большим портом, открытым морю, и библиотекой, в которой хранили, переиздавали и способствовали написанию новых книг, был маленькой непризнанной Александрией на службе исключительно у христианского мира.