церковным маслом — он почувствовал это всей спиной. Разорённая лампада лежала у его ног, а сам Мякин, опустив голову, застыл как статуя, не зная, что ему делать.

— Не волнуйся, милок. Сейчас всё поправим, — услышал он сзади. — Давай-ка поставим всё на место.

Мякин сразу даже не понял, кто к нему обращается, молча поднял лампадку и всё крепление к ней, обернулся. Доброе лицо светлой, маленькой, уже немолодой женщины смотрело на него.

— Вот, давай-ка это сюда вставим, а это сверху. — Женщина руководила Мякиным. — И это теперь наверху разместим, — продолжала она. — И маслица ещё осталось немного. Ты, милок, возьми свечу и лампадочку-то засвети.

Мякин безропотно исполнял команды женщины.

— Вот и всё. Хорошо получилось. Спаси Христос! — тихо произнесла женщина и перекрестилась.

Мякин тихонько ретировался из церкви, встретил у входа родственников, подъехавших к отпеванию. Они поохали, глядя на его спину, рекомендовали вернуться домой и быстренько застирать рубашку. Мякин так и сделал.

После этого случая у Мякина с церковью отношения как-то не сложились. Он долго помнил своё неуклюжее поведение и разгромленную лампадку, в церкви захаживал редко, да и то из любопытства и с великой осторожностью. Однажды заглянул с пацанами в «не свою», где не было икон, а посетители сидели рядами на деревянных лавках. Церковный проповедник с кафедры монотонно что-то излагал. Мякин прислушался, проповедник говорил:

«Вчера в городе был сильный ветер. Он срывал с прохожих головные уборы и одежду, ломал ветки деревьев, и только памятники стояли незыблемыми, потому что стояли они на прочных фундаментах. Вот так и у нас: когда на нас обрушиваются житейские невзгоды и беды, что помогает нам преодолеть их? Крепкий фундамент нашей веры».

Мякин под щебетание птиц вспомнил эти слова и подумал:

«А что есть у меня? Какой фундамент есть у меня? У меня есть вера в светлое будущее. В научно-технический прогресс. По крайней мере, так меня учили. Прогресс должен принести счастье для всех. Вот это и есть мой фундамент».

— Всё. Поднимайтесь. Сеанс закончен, — услышал Мякин.

Птицы уже не пели. В помещении зажёгся свет. Посетители потихоньку поднимались со своих мест.

До вечера Мякин обежал ещё несколько плановых процедур, затем собрался на ужин, оглядел себя в зеркале, остался доволен одеждой, подмигнул сам себе и попытался изменить выражение лица.

— Сделай неприступную морду, — приказал он сам себе, глядя в зеркало. — Неприступную и безразличную, — повторил он.

— Уберите, молодой человек, этот удивлённый испуг! Чтобы я его больше не видел! — грозно изрёк Мякин.

Из зазеркалья на него смотрело глупое лицо с непонятным выражением глаз.

— Эх вы! А хотите стать новым человеком! С такой физиономией у вас ничего не получится. — От этих слов лицо Мякина почти не изменилось. Он улыбнулся сам себе и с большим усилием изобразил безразличие. Что-то еле уловимое, серьёзное появилось в его глазах, он вспомнил старую юношескую обиду, когда чужие парни ударили его за нежелание отдать мелкие деньги.

— Вот, уже лучше, — сказал он своему отражению и добавил: — Будете вспоминать какую-нибудь гадость, чтобы сделать серьёзное лицо.

Когда Мякин вошёл в столовую, ужин был в самом разгаре. Экстрасенша и молодая пара уже что-то потребляли. Мякин ещё раз вспомнил юношескую обиду.

— Что с вами, на вас лица нет? — спросила экстрасенша Мякина, когда он подошёл к столу и буркнул:

— Добрый вечер. Приятного аппетита!

— Замучили процедуры? — ещё раз спросила экстрасенша и продолжила: — Это они могут. Я вот взяла себе самую малость — так только, чтобы получить небольшой релакс. А вы, я думаю, нахватали процедур и сами себя мучаете, издеваетесь над собственным организмом.

— Наверное, — нехотя согласился Мякин и уселся за столом.

Экстрасенша настороженно взглянула на Мякина и сочувственно произнесла:

— Я бы рекомендовала вам, как и нашим новым друзьям, — она кивнула в сторону молодых соседей, — бросить эту погоню за здоровьем и просто всласть отдохнуть, посетить кино, банкетный зал, танцы, наконец.

При этих словах она с прищуром посмотрела на Мякина.

«Ну началось! — подумал он. — Что же у меня такое есть, отчего ко мне все пристают? Может быть, оттого, что я помазанный лампадным маслом? Так это было давно».

Экстрасенша, прямо глядя в глаза Мякину, спросила:

— Вы помните, что у нас сегодня танцы?

Мякин втянул голову в плечи и подумал:

«Наверное, строгое лицо моё снова куда-то исчезло».

Он уткнулся в принесённую официанткой тарелку и, стараясь быть невозмутимым, ответил:

— Угу.

— Это прекрасно, что вы помните о своём долге! — улыбнувшись, сказала экстрасенша. — А то я было подумала, что вы опять хотите мне изменить.

Девушка удивлённо посмотрела на Мякина, усмехнулась и обратилась к юноше:

— Может быть, мы тоже сегодня потанцуем?

Юноша оторвался от поглощения чего-то мясного и покорно ответил:

— Можно и танцы устроить.

— Чудесно! — обрадовалась экстрасенша. — Будем вечером танцевать до упаду вчетвером.

Мякин занервничал — он вспомнил, что пузатый Алексис и интеллигентная дама будут ждать его в банкетном зале.

— Мне до упаду нельзя, — возразил Мякин. — У меня дела.

— Какие это ещё дела? — несколько возмущённо произнесла экстрасенша и иронично добавила: — Наш друг совсем не умеет отдыхать! Молодёжь, — обратилась она к соседям, — давайте возьмём над ним шефство.

Юноша пожал плечами и неохотно, скорее из вежливости, ответил:

— Мы, конечно, можем, но у нас может быть и своя программа, свои планы.

Мякин мысленно поблагодарил юношу за такой ответ и, вспомнив юношескую обиду, серьёзно произнёс:

— У нас у всех могут быть свои дела, так что один танец я ещё смогу, но не больше.

— Ого! — сказала экстрасенша. — Это бунт! Мы, женщины, — она взглянула на девушку, — как всегда, подчиняемся силе, но не разуму.

Девушка смущённо потупила глаза. За столом наступила долгожданная для Мякина тишина. Он не спеша разделался с печёным яблоком, выпил чаю и как-то покорно произнёс:

— Я готов.

Экстрасенша кивнула, поправила прядь волос и ответила:

— Отлично, встречаемся внизу через час.

Мякин посмотрел на часы, встал из-за стола и вышел из столовой. Оставшееся время он усердно тренировался перед зеркалом, и только через полчаса ему наконец-то удалось сделать надменно-равнодушное выражение. Но сколько он сможет продержать это состояние у себя на физиономии, ему знать было не дано. Мякин минут двадцать подбирал под это выражение разные случаи из своей жизни, но всё, что припоминалось, явно не годилось для закрепления достигнутого успеха.

— Эка вы, молодой человек, какой неинтересный! — говорил он сам себе. — Неужели ничего такого в жизни у вас не случалось надменно-равнодушного?

— Не случалось, — отвечал он сам себе, и мысли в голове его сбивались, и лицо вновь приобретало тихий застенчивый вид.

Она ждала