Ни Гумилев, ни злая пресса

Меня не назовут талантом,

Я маленькая поэтесса

С огромным бантом, —

— тут же сложила Одоевцева дерзкие строчки.

Однако вскоре она стала любимейшей ученицей Гумилева, которую он даже провожал домой после занятий. Они и жили рядом. Одоевцева — на Бассейной, 60 (сейчас улица Некрасова). Гумилев — в доме 5 по улице Преображенской (сейчас улица Радищева).

Отныне Гумилев гордо представлял Одоевцеву: «моя ученица». Чуковский съязвил по этому поводу:

— Девушка, мне кажется, вам пора на спину плакат повесить.

— Какой плакат? — спросила Одоевцева.

— Ну как же! Огромными буквами! Ученица Гумилева.

Николаю Гумилеву недавно расставшемуся с гордой, царственной, зачастую холодной Анной Ахматовой, очень не хватало этой истовой, искренней девичьей восторженности. Одоевцева жила так, будто видела все в этом мире впервые.

Однажды случайный гость, попав в компанию Одоевцевой, стал допытываться, «где здесь наливают».

«Эта девушка точно клюкнула, без вина такой веселой не будешь!» — решил он.

Но Одоевцева была пьяна не вином, а самой жизнью.

«Меня всегда спасал мой характер, — говорила она. — Я по натуре счастливый человек. Обычно о счастье говорят или в прошлом, или в будущем времени. Я ощущаю полноту жизни всегда».

И все же наступил день, когда Одоевцева, бесконечно влюбленная в Петербург, все-таки решила уехать из него. К этому времени она уже успела выйти замуж за Георгия Иванова и переселиться к нему на Почтамтскую.

Но после ареста и расстрела любимого учителя город вдруг показал такое свое лицо, которое Ирина ни за что не хотела видеть. В ночь перед отъездом в эмиграцию ей приснился страшный сон.

— Ты не знаешь, что тебя ждет, — говорил неведомый зловещий голос.

— Я все равно буду счастлива! — воскликнула проснувшаяся в поту девушка. — Я все равно буду счастлива, где бы я ни оказалась! — повторила она как молитву, как заклинание. — Я буду счастлива! — крикнула она в темноту, бросая вызов городу, с которым срослась всей душой, расставаясь с ним, как расстаются по воле судьбы только самые безнадежно влюбленные…

В эмиграции обоих супругов мучили воспоминания. Даже слова любви были отныне замешаны на ностальгии.

Одно за другим Иванов писал стихи, посвященные Одоевцевой. В них Петербург предстает как форма объяснения в любви.

Был Петербург, апрель, закатный час,

Сиянье, волны, каменные львы…

И ветерок с Невы

Договорил за нас.

Высшим наслаждением любви мыслится возвращение в родной любимый город.

И опять в романтическом Летнем саду,

В голубой белизне петербургского мая,

По пустынным аллеям неслышно пройду,

Драгоценные плечи твои обнимая.

«Нигде в мире так легко, так волшебно не шумят деревья, как в Летнем саду», — писала Ирина Одоевцева.

Вопреки клятве быть счастливой где угодно и вопреки всему, заканчивая мемуарную книгу, она вынуждена признать: «Нет, я чувствую, я знаю, такой счастливой, как здесь, на берегах Невы, я уже никогда и нигде не буду».

Удивительно, но Одоевцевой все-таки суждено было вернуться в любимый Петербург.

Ее мемуарные книги, наполненные светлым воздухом лирических воспоминаний, нашли множество благодарных читателей, и среди них — советскую журналистку Анну Колоницкую.

«В 1986 году, — вспоминала та, — какая-то неведомая сила вытолкнула меня из Москвы в Ленинград. Белые ночи, пустынные улицы. Брожу по адресам книги „На берегах Невы“. Квартира Ирины Владимировны на Бассейной, 60, последняя квартира Гумилева на Преображенской, 5, переулки и улицы, по которым ходили он — мэтр, учитель, и она — тоненькая студистка с черемухой в руках».

Полная самых ярких впечатлений, прикоснувшаяся к сокровенному прошлому, возвратилась молодая журналистка в Москву. И вдруг — турпоездка от Союза журналистов! В Париж! А ведь именно там живет Ирина Одоевцева!

Оказывается, там мало кто знает о ней. А те, кто знает, думают, что ее давно нет в живых. И все-таки Анне Колосницкой удалось добыть номер домашнего телефона Одоевцевой.

«…Набираю номер, путаясь, спешу объяснить, кто я. И слышу в трубке картавый голос: „Я страшно рада. Приходите. В понедельник. Только я плохо слышу. Если не откроют — ключ у двери под половичком“. В понедельник спешу по указанному адресу. Ключ действительно под половичком. Отпираю дверь, вхожу — лежит в постели женщина… В самом воздухе чувствуется непоправимое: старость, болезнь… Присаживаюсь, начинаю растерянно говорить что-то вроде: Ирина Владимировна, я просто ваша читательница, приехала „во имя ваше“. До этого была в вашем доме, на Бассейной, 60. Прошла всеми вашими тропками. Вот ваша книга, у меня все друзья ее читают. Она у нас не напечатана, но будет, обязательно будет напечатана! Что тут с ней стало — трудно передать. Блеснули зазеленевшие глаза. Она приподнялась, всплеснула руками: „Боже мой, вы, наверное, ангел с неба. Дайте я до вас дотронусь. Если мне еще дышать на этой земле, то вы не представляете, что это для меня такое“.

И мы плачем и говорим, говорим, как очень близкие люди, никак не можем наговориться… На прощанье Одоевцева роняет, что всегда, всегда хотела вернуться, но все ее попытки оказались тщетны, и единственное, чего она хочет теперь, — умереть на Родине… С уверенностью, которую ни себе, никому другому до сих пор не могу объяснить, я обещаю: вы вернетесь, я вас увезу. Там ваши книги будут читать. Почему я это пообещала? И что, в сущности, я могла? Ну почему в больнице обещают умирающему: ничего, все будет в порядке?»

Вернувшись в Москву, Анна Колоницкая сделала все возможное, чтобы исполнить свое обещание. Всем бы писателям таких благодарных читателей!

И Одоевцева возвратилась в родной Петербург.

«Я поеду, даже если умру в дороге», — решительно произнесла она.

На вопрос, не поехать ли поездом, Одоевцева ответила: «Я еще летаю», и ответ этот прозвучал очень многозначно.

Изможденная тяжелым недугом, женщина очень и очень преклонных лет все-таки еще полна какого-то внутреннего полета, который делал ее такой свободной в юные годы.

Городские власти выделили Одоевцевой просторную квартиру на Невском, 13, назначили пенсию, обеспечили медицинское обслуживание и содействовали выходу большим тиражом ее книг.

Город благодарно отплатил Одоевцевой за любовь к нему. Впрочем, это можно отнести и на счет личного везения, свойственного ей с молодых лет. Как-то она спасла от смерти готового стреляться знакомого, проигравшего все состояние в рулетку. Ставку сделала она и скоро отыграла все, что только что потерял отчаявшийся знакомый, уже готовый пустить себе пулю в висок.

Сейчас в петербургской квартире Одоевцевой на Невском живет писатель Валерий Попов.

«В этой квартире, — говорит