кровати — ссохшееся тело было небольшим и принадлежало совсем юному мальчику, над ним роились тысячи мух, издавая раздражающее жужжание. Насекомые были повсюду, оседав на крыше, стенах, разбитых окнах, полу, и все тело было облеплено ими, превратив худощавого мальчика в крупно сложенного мезоморфа.

Как только Галарий очутился внутри помещения, на его доспехи начали садиться мухи, даже не страшась живого человека, который мог прикончить их в один момент. Воин подойдя к телу пытался отогнать мух и заметил, что они облепили по большей части правую верхнюю часть тела.

«Это он», — страж был уверен, что этого мальчика ранили зачарованным мечом, рана от которого имеет свойство не затягиваться.

Нагнувшись к груди мальчика, он решил обследовать рану детальней. Страж поводил носом вокруг раны, приглядываясь к ее ровным краям. Порез был глубоким и жутко вонял гнилью и не оставалось никаких сомнений, что это был тот мальчик. Не успел Галарий согнать мух с засохшей от крови раны, как насекомые вновь налетели на лакомый кусок.

Внезапно, страж почувствовал на своей кольчужной перчатки железную хватку, которая грозилась переломать его кисть в нескольких местах. Мальчик открыл свои мертвые глаза и уставился бледным и чудовищным взглядом на Галария. Все это произошло за долю секунды. Мертвец открыл свой смердящий рот и потянулся с невероятной силой к шеи воина. Галарий кое-как вырвался из этой цепкой хватки, отпихнув от себя мальчика. Мухи продолжали облеплять мертвое тело, превращая того в уродливого монстра. Выхватив меч, воин снес одним ударом голову мертвого юнца. Тело продолжало стоять на месте, на месте дырки, откуда торчала ссохшаяся гортань не было крови, голова покатилась по полу в один из углов.

Галарий понял, что пора уходить отсюда. Теперь то, что когда-то было живым, обратилось в живое, которое когда-то было мертвым. Но оно было лишь проводником Тьмы, и никакой жизни в этом теле быть не могло.

Поспешно выйдя из дома он увидел перед собой медленно, но верно сжимавшиеся кольцо из оживших мертвецов, павших от прикосновения Тьмы. Их жадный, но в тоже время отстраненный и мертвый взгляд был прикован к единственному живому человеку в округе. Галарий крепко сжав в своей правой руке рукоять зачарованного меча, принял боевую стойку понимая, что без боя ему из Утворта не уйти.

***

— Зачем вы все это рассказываете мне?

Сегодня торжественный день для сара Аувина. Великий. Памятный. Сегодня именно тот день, когда имя этого воина ляжет на страницы книг и его род запишут в анналы истории. Гордый и славный рыцарь все утро молился Двенадцати богам, особенно Старцу — божественному мудрецу и Заступнику — кровавому богу воину, за то, что на него снизошло благоволение Пантеона. Он отстоял всю утреннюю службу преклонив колени, потому что был благодарен Пантеону за то, что его имя на века останется в Кровных летописях. Именно этого жаждет каждый благородный рыцарь, прославить свой род собственными деяниями. Некоторым казалось странным, что житель Речноземья поклоняется Двенадцати богам, но не приносят молитв Деве Битвы. Но ничего странного здесь не было — культурные и религиозные проникновения были взаимны, в Речноземье имперская культура уже давно смешалась с местной, породив удивительный симбиоз.

— Аньи! — рыцарь решил позвать своего слугу.

Аньи хоть и был не расторопным, но это компенсировалось с лихвой с его учтивостью и внимательностью. Аньи был верным сподвижником рыцаря Аувина, и весь свой рыцарский путь Аувин прошел вместе со своим любимым слугой.

— Аньи! — повторил громогласный рыцарь.

«Куда же он запропастился, Бездна его побери»

— Прошу прощения, сар Аувин, но я далек от рыцарства также, как и рыба от полета, к тому же я не коренной речноземец.

Рыцарь Аувин пригладил свои шикарные кустистые усы, поглядывая на своего собеседника. Сегодня, месир Аувин был облачен в свой воинский доспех и за его спиной, с гордостью реял плащ с изображением рыкающего льва, сжимавшего в своих передних лапах копье. Символ его дома. Дома, который в этот день станет знаменитым на все Речноземье. На всю Империю, а может быть и на весь Делион.

"Предки дома Дагнетов могут гордиться мной"

— Это непосильная ноша для одного человека, и я хочу, разделить ее с тем, кому можно доверять, сар Винарий, — ответил на возражения своего собеседника рыцарь.

Аувину было порядком сорока оборотов и был он в самом расцвете сил. Это светило рыцарского движения находился в зените своего возраста, и до заката было ему еще далеко.

«Меня еще ждут великие свершения», — такие мысли вложил в голову Аувина Старец.

Выглядел он статно и атлетично — широкие плечи, могучая грудь, большие скулы с выпирающим лбом, густые кустистые усы. Патрицианская осанка, широкий шаг и прямое бледное лицо сразу же выдавали в нем потомственного рыцаря с блестящей родословной. Но сенешалем герцога Ордерика он стал отнюдь не из-за своего рода, а по заслугам. Он исполнил восемь из девяти своих обетов и уже вписал свое имя в Кровную летопись, навсегда закрепив свой род дагнетов среди других великих рыцарей прошлого.

«Осталось исполнить свой последний обет. И самый важный в моей жизни, и жизни каждого, кто разделяет со мной истинный дух рыцарства.»

Он жаждал встать в один ряд с теми, о ком ему рассказывали учителя в детстве, про кого пели трубадуры на ежегодных представлениях, о ком барды складывали свои красивые сказания. Он желал быть могучим, как Риньеро Медведь, хитрым как сар Фруа, воинственным, как рыцарь Дежо. Теперь мечта его исполнится. Он чувствовал ее волшебное дуновение, словно она незримо своим фибрами касалась глубин его души.

Крепкая дубовая дверь открылась и внутрь вошел человек, на чьем лице постоянно была сонливость и некоторое отчуждение из этого мира. Одет он был в дорогой и украшенный цветными лентами кафтан, сапоги его были покрыты позолотой, а запонки на кафтане были сделаны в виде ревущего льва.

— Сар Аувин? — обратился слуга к своему хозяину.

— Аньи, милостью Девы! — рыцарь позволил себе улыбку на лице. — Зови ко мне цирюльника, не могу же я предстать перед герцогом косматым, словно медведь только восставший от спячки.

— Слушаюсь, милорд, — слуга с меланхоличным выражением лица сделал небольшой поклон и был готов удалиться, чтобы не мешать беседе двух знатных людей.

— Постой, — остановил его Аувин. — Вели конюху наутро седлать мою лошадь, мне надо будет отправиться в свое поместье. Ты останешься в Рэвенфилде, до моего приезда из Дагнетвиля.

Слуга повторил свой поклон.

— Как прикажите, милорд.

Когда дверь закрылась, Аувин вновь посмотрел на своего собеседника. Рыцарю показалось, что бывшему стражу было не уютно