А я, все еще держа вторую штанину, угрюмо подумала: «Еще какая зараза», — и охнула, чуть не пропахав носом мощенную камнем площадку, когда чемодан с новой силой рванул с места и потянул меня за собой. Котя так вцепился в мою спину, что чуть не располосовал ее когтями, а шляпка съехала мне на глаза и только чудом не упала.

Кое-как поправляя шляпку, к своей досаде я поняла, что штанина обмоталась вокруг моего запястья и теперь от нее так легко не избавиться. Мне ничего не оставалось делать, кроме как бежать следом за чемоданом к… Мэй, которая только-только поднялась. Завидев нас, она в ужасе распахнула глаза, развернулась и бросилась наутек, а мы с чемоданом погнались за ней.

Наблюдая этот цирк, ученики загоготали пуще прежнего. Особенно наши «сестры по разуму» — Аника и Силика, которых я мельком заметила в толпе. И, кажется, поняла, почему мама Мэй так сильно за нее переживала. Надо же! Из всей толпы чемодан пожелал откусить голову опять именно ей, а не кому-нибудь другому.

И если поначалу мне такое стечение обстоятельств отчасти показалось ироничным, то в следующий миг я твердо уверилась, что фортуна отчего-то недолюбливала Мэй. Вот приспичило ей оглянуться, как она тут же запуталась в собственных ногах и опять распласталась на земле. Теперь Мэй с ужасом взирала, как чемоданчик со мной на поводке несся к ней, радостно пощелкивая застежками и размахивая языком-рукавом. Но тут! Внезапно! Между чемоданом и Мэй вклинился спаситель — тот самый кучерявый парень.

Бледный, точно полотно, он выпрямился, раскинул руки и… зажмурился от страха. Очень по-геройски. А я совсем не героиня, поэтому без угрызений совести тоже зажмурилась. Дивясь, откуда столько сил в чемодане, я попыталась упираться пятками в землю, но все тщетно… Как вдруг меня за руку, обмотанную штаниной, схватила сильная ладонь и помогла сдержать охочий на Мэй чемодан.

— Привет, — поздоровался со мной парень с хвостиком, когда я встретилась с ним взглядом и потонула в глубине его синих глаз.

А он одарил меня лучезарной улыбкой. Да такой беззаботной. Да такой дружелюбной… Что я немного растерялась, разглядывая его приятное, покрытое легкой щетиной лицо, и не придумала ничего умнее, чем тоже поздороваться:

— П-привет.

И вздрогнула, когда с диким воплем: «А ну, расступитесь!» — мимо промелькнуло зеленое пятно. Вырвавшись из-за стены любопытных учеников и позвякивая серебряным колокольчиком за кожаным поясом, сопровождающая жестким ударом зеленого сапога с поразительной легкостью захлопнула чемодан и придавила его к земле. Она вытащила из-за ремешка шляпки единственное зеленое перо и только взмахнула им над крышкой, как чемодан зашелся мелкой дрожью, будто испугался. А над ним появилось розовое свечение и поплыли золотые руны, при виде которых темные брови сопровождающей взметнулись вверх:

— Кто додумался перепутать руны вместимости и обжорства?

Пальцы парня на моем запястье напряглись.

— Й…Я… — робко поднял ладонь кучерявый и вздрогнул, когда сопровождающая метнула на него хлесткий взгляд, только щелчка кнута не хватило.

— Неделя дополнительных занятий по рунам! — рявкнула она.

Чемодан попытался обвить ее ногу штаниной, за что тут же получил за это жесткий шлепок.

— И подробный доклад в конце месяца!

— Хорошо, профессор Чарли́н, — поник кучерявый.

— А вы! — ткнула она зеленым пером в парня с хвостиком и замолчала.

Тот улыбнулся еще шире и наконец-то выпустил мою руку:

— Да, профессор Чарлин?

— Удивлена, что это не ваших рук дело. В отличие от вас, мистер Тьёрс, ваш друг сдал зачет по чарам на «отлично».

— Какая у вас потрясающая память, профессор Чарлин.

— Некоторых учеников стоит помнить хотя бы до выпуска.

Обменявшись… Даже не знаю, как его назвать… Колкими комплиментами, парень с хвостиком усмехнулся, а профессор Чарлин перечеркнула пером руны, и они разлетелись золотыми искрами. Розовое свечение рассеялось полупрозрачным облаком. Штанина перестала сдавливать мою руку и упала на землю, а крышка чемодана опасно задрожала. И только профессор убрала с нее ногу, как она распахнулась, и вверх устремился гейзер из вещей, которых было явно больше, чем могло поместиться в чемодан.

Как-то сестра рассказывала, чары бывают двух видов: явные и скрытые. Явные чаще всего используют в виде магических узлов, например, который я показывала Мэй на ручке чемодана. И у каждого мага свой узел. Как Лив сказала, если у тебя есть предрасположенность к чарам, ты сама знаешь, куда вести линию, чтобы вложить в нее нужное заклинание. Но при этом нельзя, чтобы тебя тревожили, иначе чары узла разрушатся, а вещь больше не будет пригодна к зачарованию.

К сожалению, узлы очень ограничены. В них нельзя вплести много заклинаний — максимум три, реже четыре — и они не отличаются особой мощностью, что нельзя сказать о рунах. Вот они, действительно, сильные. С ними не нужно постоянно концентрироваться на желаемом, а просто запомнить значение, напитать магией и нанести на предмет. И только рунами можно сделать скрытое зачарование. Но! Если на вещи уже есть явное зачарование, скрытое сделать не получится.

— И никаких больше чар! — строго добавила профессора Чарлин, когда парни бросились ловить вещи и запихивать их обратно в чемодан. — Все барахло потащите вручную!

— Да, профессор Чарлин, — хором откликнулись они.

А я, освободившись от пут чемодана, поспешила к чумазой, взъерошенной и шокированной Мэй, все еще сидящей на земле.

«Да… К такому ее жизнь точно не готовила», — подумала я, помогая ей подняться, и принялась пытаться отряхнуть испачканное платье, но оно оказалось безнадежно грязным.

Мне было очень жаль Мэй и, пожалуй, немного себя, потому что не успели мы переступить порог Академии, как уже отличились, пуст и не по своей воле. Не удивлюсь, если другие ученики будут еще долго о нас шептаться. Особенно о Мэй.

— Так ей и надо, — донеслась до меня едкая усмешка сквозь ропот первокурсников.

И стоило посмотреть в направлении говорящего, как я встретилась с тёмным взглядом смуглой подружки (Аника или Силика — попробуй разбери, кто из них). Однако испепелить её взором я не успела — к нам подошла профессор Чарлин:

— Бедное дитя, — покачала она головой, оглядывая раскрасневшуюся Мэй.

Та стыдливо поёжилась и попыталась совладать с беспорядочными кудряшками.

— Первый день и такое, — вздохнула профессор. — Я, конечно, всего не исправлю, но…

Она подняла ладонь и стиснула её в кулак. Тот засиял мягким зелёным мерцанием, а вся грязь, налипшая к Мэй, вереницей потянулась к нему по воздуху. Когда же последняя пылинка отклеилась от румяной щеки Мэй, профессор Чарлин разжала пальцы и высыпала на землю горстку пыли.

— Вот так-то лучше, — отряхнула она руки.

А Мэй быстро посмотрела на своё чистое платье, чуть поцарапанные ладони, на профессора и выпалила: