К телефону подошел сам Бекешев.

— Ну, старик, обрадовал, — прогудело в трубке в ответ на мое приветствие. — Я уже подумывал, что ты напрочь меня позабыл.

— У меня к тебе дело, — сказал я.

— А то! — отозвался он со смешком. — Парень ты настырный, пока не переквалифицируешь меня в журналиста, не угомонишься.

— Это — личное. Надо бы встретиться.

— Горит?

— Не то чтобы очень, но чем скорее, тем лучше.

— Ладно, — согласился он. — Вот только заскочу в контору, отмечусь. И в твоем распоряжении.

Мы договорились встретиться через два часа у памятника Пушкину. Положив трубку, я задумался: стоит ли сейчас звонить Гринько? Или отложить на потом, на после разговора с Сашей? Но, пожалуй, оттягивать дальше было глупо. И неприлично. Я набрал номер. На счастье, застал его на месте, и мы условились, что я подъеду после обеда. «Жду в два, — заключил он. — Пропуск будет внизу, у дежурного».

К памятнику мы подошли почти одновременно. Тепло обнялись, и я ощутил крепость сжавших мне плечи мускулистых рук. В своей излюбленной голубой ветровке, в небрежно расстегнутой чуть ли не до пупа тенниске он умудрялся выглядеть подтянутым и даже изящным. Широковатое, слегка скуластое лицо производило впечатление излишней для его профессии доверчивости и открытости, но чуть удлиненные серо-стальные глаза с хитроватым прищуром предостерегали от опрометчивых суждений. Ростом он не намного превосходил мои сто восемьдесят — на сантиметр, не больше, и, однако же, казался выше и крупнее.

— Ты завтракал? — спросил он, разжав медвежьи объятия. — А я вот не успел. Так что придется тебе угостить меня бутербродом. Посидим где-нибудь, не возражаешь?

Мы облюбовали уютное полуосвещенное заведение по другую сторону Тверской. Некогда здесь размещалось кафе-мороженое и летом небольшой зал всегда кишмя кишел жаждущими прохладительного. Сейчас здесь было почти безлюдно: за стойкой томился пожилой бармен, да тройка-другая расположившихся вразброс посетителей сосредоточенно предавалась полуденной трапезе.

Мы устроились друг против друга у непрозрачного окна, выходящего на улицу. И тотчас же откуда-то из-за кулис вынырнула толстенькая официантка и устремилась к нам. Я заказал кофе, Бекешев — сэндвичи с курятиной и пиво. Потом он огляделся и заговорщицки подмигнул:

— Удобное место для конфиденциальных разговоров, не находишь? Ну что ж, подобающие формальности соблюдены: порасспросили, поотвечали — обо всем понемногу. Пора наконец и к сути. Давай излагай свое настоятельное дело.

Я назвал номер телефона и попросил:

— Мне нужно выяснить, кому он принадлежит. И подробности о его владельце — кто, адрес, где работает.

— И только? — откровенно удивился он. — Да уж, проблема… Значит, тебе надо разыскать какую-то женщину?

— Женщину? — воскликнул я.

— Ну да, ты ведь сказал «владелица». Или я ослышался?

— Понимаешь, Саш, — объяснил я, справившись с секундным замешательством, — пропал мой друг. И я намерен отыскать хоть какие-то концы.

Я рассказал ему о звонке из издательства и о том, что затем предпринял. Линию Тамары Крачковой, разумеется, обошел стороной, и, наверное, мое усеченное повествование оттого получилось несколько худосочным и невнятным. Принесли наш заказ. Я раздраженно наблюдал, как, отхватив огромный кус сэндвича, он аппетитно прожевал его и запил глотком пива. Глаза его не отрывались от стола, словно силясь разгадать замысловатый узор на желтой скатерке. Отхлебнув сладковатого невкусного питья, этакую смутную ассоциацию с благородным кофе, я поморщился, отодвинул чашку и промолвил:

— Этот телефон я обнаружил в его рабочем блокноте. Может быть, какая-нибудь зацепка…

Он по-прежнему не глядел на меня, но наконец-то отозвался:

— Странно. И не очень понятно. — Помолчал, жестом руки пресек мое поползновение заговорить и продолжил: — Мужик ты не мнительный. До сих пор, во всяком случае, я такого в тебе не замечал. А тут… Приятель не явился на работу. Беспокойно, конечно, но ты вмиг срываешься. Мечешься как угорелый и разводишь непонятную суетню. Откуда такая внезапная необъяснимая тревога? Что первое сделал бы я в таком случае? Конечно, позвонил бы жене: может, что-то произошло с семьей, что-то такое, что заставило его, не помня себя, броситься туда — разве нет? Но ты не звонишь, целых три дня не звонишь. И в милицию заявлять не торопишься. Отчего это? Нет, братец кролик, чего-то ты недоговариваешь. А телефон — сущая ерунда. Не стал бы ты звать меня, когда любой работяга с АТС за стольник продал бы тебе нужные сведения. Дело, конечно, твое, но если не доверяешь…

Пространная тирада отнюдь меня не поразила. Однако смутила обида, сквозившая в голосе. Я ощущал острую потребность выговорить то, что распирало меня, но одновременно страшился его реакции. Минуту посидел молча, тихо соображая и посматривая, как он расправляется со своим нехитрым завтраком. Потом печально вздохнул:

— Ты прав, Сашок, я кое о чем умолчал. Но недоверие тут ни при чем. Не хочется навлечь на тебя неприятности — и только.

Глаза его сверкнули удивлением:

— Неприятности? На меня?

— Да, — подтвердил я. — При твоем статусе детектива… А история прескверная. Тебе наверняка встревать в нее не с руки. Понимаешь?

— Ничего не понимаю, — досадливо сказал он. — Может, довольно темнить? Все ходишь, как девица, вокруг да около. Выкладывай. А о себе я сам позабочусь, хорошо?

— Ничего хорошего, — пробормотал я. — Ну да ладно…

И выложил. Меня точно прорвало. Я рассказал ему все с самого начала, в деталях и подробностях. О том, как Борис разбудил меня среди ночи, как я приехал к нему и как был ошарашен сообщением об убийстве; о безуспешном поиске машины с трупом, о наших суждениях и размышлениях и о последующих днях ожидания, когда стали зарождаться надежды на благополучный исход. Наконец, помявшись, запинаясь, обрисовал свое состояние, намерения и смутные планы, поведал о посещении издательства и банка, пересказав беседу с Куликовым, о тягостном разговоре с Милой и предстоящей встрече с Гринько. Он не перебивал меня. Лицо его сохраняло невозмутимость. Но я достаточно знал его, чтобы угадать собиравшуюся в уголках глаз озабоченность.

Потом мы некоторое время молчали. Я чувствовал себя опустошенным. Бекешев повернулся, жестом руки поманил официантку и заказал еще пива. На ее вопросительный взгляд я покачал головой.

— Ну-у-у, — протянул он, когда она отошла, — напортачили вы, ребята, будь здоров. Понимаешь, как осложнилась работа для следствия? Если убийство имело место…

— Как это? — взъерепенился я. — Что значит имело место?

— А то и значит. Трупа-то нет. И свидетелей убийства тоже. В милиции ничего неизвестно — иначе, тут ты прав, в банке в неведении не остались бы. Я могу логично допустить, что приятель твой все это придумал.