прямиком к огромному бледному шару, светлой полосой проходила дорога. Я был в сказке, и я верил, что если пойду по ней, то обязательно дойду. Белый диск был настолько близко… Плавно переводя взгляд от водной глади к ночному небу и обратно, я не сразу заметил, что берегиня нежно одергивает меня за плечо.

— Посмотри…

На берегу не то в коротких летних платьях, не то в длинных легких рубахах играли в догонялки девушки. Их зеленые волосы развевались в такт дующему с воды ветерку, а ясный и яркий смех пробивался сквозь тьму, достигая сердца и разжигая в нем огонек. Они были… Прекрасны… Все в этом месте было прекрасно.

— Ты обещал, что спасешь всех от чудищ… Скажи, ты избавишься от них? — ее слова были серьезными, а значит, это то, что действительно ее беспокоило.

— А кто они?

— Русалки. Люди верят, что они зло. Скажи, ты убьешь их?

Девушки прекратили играть и, заняв лежащие близ воды камни, начали прекрасную, чарующую песню на неизвестном мне, но понятном чему-то внутри языке.

— Если бы не обереги Мокоши, возможно, ты бы уже присоединился к ним, — холодным тоном продолжала Ромашка. — Русалки чувствуют по-другому. Они любят людей, однако в своей любви к ним они переходят все границы, зачастую пытаясь забрать любимого с собой домой, на дно. Скажи, они заслуживают истребления?

— Ромашка, я…

— Подожди. Ты сейчас не сможешь дать мне ответ. Я… Я просто хочу, чтобы и люди, и русалки, и берегини, и даже упыри могли жить в мире. Этот мир прекрасен, и его любят не только люди. Просто… — она обреченно усмехнулась, — Нет, я не рассчитываю, что ты станешь героем не только для людей. И я не верю, что это возможно, я не знаю, зачем тебе это говорю. Это просто мечта…

Я продолжал смотреть на поющих русалок. Да, в чем-то она права… Я не знаю как, но я тоже хочу этого. В мое время не было духов, не было берегинь, но сейчас, сидя здесь с ней и слушая… мир, я понял, что хотел бы услышать и увидеть все это вновь. И хотел бы, чтобы моя сестра, мои родители, Маша, друзья тоже это услышали и увидели.

Зеленоволосые девушки замолчали, уступив место новому певцу. Я узнал его сразу. Соловей…

— Ромашка, я…

Неожиданно начавшаяся песня также внезапно оборвалась. Три девушки, до этого, как и я, зачарованные магическими трелями, бросились в воду. На противоположном берегу, за ближайшим рядом деревьев разгоралось алое зарево, но это был не рассвет… Черные столбы дыма бешено взмывали вверх, застилая собой все, до чего могли достать их когти.

Инстинктивно я почувствовал: надо бежать, но ноги сами уже несли меня вдоль берега в сторону бедствия.

Никогда не смогу забыть этот запах. Едва почувствовав его, я понял, что опоздал. В обугленных черных домах уцелели только почерневшие печи. Огоньки плясали на углях, отбивая свой жуткий барабанный ритм. Криков уже не было. Жизни больше не было.

Упыри вместе с рогатыми обезьяноподобными тварями заканчивали свой кровавый пир.

Меч сам оказался в руке, сам зажегся холодным белым пламенем, мне оставалось только направлять.

Удар, удар, удар. Я был на еще тлеющем пепелище, в моих руках сиял огонь, но мне было холодно. Мне было мало. Еще удар. Удар. Не будет линий атаки, не будет взрывов, прямо здесь и сейчас я хочу одного: своей рукой ни оставить от них ни следа. Они будут страдать. Никто не уйдет. Ни сегодня, никогда.

Я очнулся, прислонившись спиной к печи, стоявшей в доме Миролюба. То ли белый пепел поднимался вверх, то ли облака спускались вниз, но лучи утреннего, или уже дневного Солнца, с трудом достигали земли. Рубаха, штаны, сапоги, руки, лицо — все было в запекшейся черной крови. Правая ладонь продолжала изо всех сил сжимать рукоять меча, а левая — запачканную сажей тряпичную куклу.

— Светогор… — Ромашка смотрела на меня с улицы, боясь зайти в сожженный дом, или же боясь меня — мне было не важно.

— Я говорил не называть меня так, — не знаю, что было холоднее, ледяные камни за моей спиной или же мои слова. — Ты меня боишься?

— Да, вчера ты…

— Тебе лучше уйти.

— Но… — я знал, что она не хотела, но хотел я, и мне теперь этого было достаточно.

— Вернись к Мокоши, ты мне больше не нужна. И если ты не хочешь видеть, как я своими руками разрушу твою мечту, советую оставаться с ней, на горе, под горой, под землей, где захочешь, но не здесь.

— Я понимаю, что ты… — ее голос дрожал.

— Ты ничего не понимаешь. Ты дух. Ты бессмертна. Тебе хорошо рассуждать о том, как все однажды станут жить в мире, счастье и согласии. Тебе не надо думать о семье, о детях, о том, что завтра им может быть нечего есть, или о том, что завтра для тебя может вообще не наступить. Вы все живете в своем мире, вам никогда не понять, что такое человеческая жизнь. Как и мне не понять, что такое ваша бессмертная жизнь. И я не собираюсь этого понимать.

Я встал, закрепил куклу на поясе и убрал меч в ножны.

— Значит, ты все решил… Пусть так, но ведь я — твой проводник…

— Он мне не нужен.

— Но как…

— Велес — хозяин леса. Вряд ли хозяину понравится, если его владение уничтожат. Он сам придет.

Теперь в ее глазах был ужас. Где-то, в глубине души, мне и самому было страшно и больно, но тогда я верил тому, что говорил. Я не сомневался и твердо знал, что делать дальше. Я знал, чей мир спасать, и, к сожалению, наши миры разошлись, хотя… они и не сходились изначально.

— Я даю тебе последний шанс. Уходи, если не хочешь, чтобы я начал с тебя, — словно в подтверждение своих слов я положил руку на ножны.

Она плакала… Но бежала. Вскоре я уже не видел и не слышал ее за белой пеленой. Кладий был прав, я довольно жестокий. Впрочем, таким и должен быть герой.

— Ты ведь этого хотела, Мокошь?

Глава 6. Омут

Статная фигура в расшитом золотом черном платье, до этого следившая за всем из-за печи, теперь стояла в пяти метрах от меня. Ее волосы, бывшие при нашей первой встрече идеально прямыми, словно потоки застывшего водопада, теперь лежали на аккуратных плечах бездонными темными волнами.

— Зря ты так с девочкой, — ее голос не содержал