От Танкред-Хауса, Кингсмаркэма, да и от всего почти белого света Помфрет-Монакорум отделен лесом. За лесом проходит дорога на Черитон и Помфрет. Еще здесь стоят разрушенные стены аббатства и собор — живописный снаружи, но полностью разгромленный внутри, сначала Генрихом VIII, а потом Кромвелем. А кроме развалин — только дом епископа, горстка коттеджей и небольшой муниципальный дом. Три частных домика под шиферными крышами располагались на Помфретской дороге отдельно. В одном и жила Биб, но ни Вексфорд, ни Вайн не знали, в котором. Все, что могли сказать им Харрисоны и Габбитас, — она жила на улице, носившей название «Дома Эдит».

Табличка с этим названием и датой «1882» была прибита на фронтоне среднего коттеджа. Все три явно нуждались в покраске, и ни один не выглядел вполне благополучным. У каждого на крыше торчала телевизионная антенна, а у того, что слева, на стене рядом с окном спальни висела спутниковая тарелка. Рядом с парадной дверью правого коттеджа стоял у стены велосипед, а у ворот на обочине дороги — микроавтобус «форд-транзит». В саду среднего домика на бетонированной площадке находился мусорный контейнер на колесиках, под тяжелой крышкой. В этом же саду цвели желтые нарциссы, тогда как у других домов не было вообще никаких цветов, а двор и сад правого заросли сорняками.

Поскольку Бренда Харрисон сообщила им, что Биб ездит на велосипеде, с правого Вексфорд и решил начать. Дверь им открыл молодой мужчина. Довольно высокий, но какой-то совсем тоненький. На нем были синие джинсы и американский университетский свитер, настолько заношенный, выцветший и застиранный, что от надписи остались различимы на бледно-серой ткани только буква У от слова «университет» и большие С и Т — инициалы названия. Лицом обитатель походил на девушку — симпатичную девчонку-сорванца, свою в мальчишеской компании и играх. Должно быть, так выглядели юноши, которые играли героинь в театре XVI века.

— Хай! — приветствовал он их удивленно и нерешительно. Очевидно потревоженный и озадаченный, он бросил взгляд через плечо Вексфорда на дорогу и на машину, потом осторожно заглянул инспектору в лицо.

— Кингсмаркэмская уголовная полиция. Мы ищем женщину по имени Биб. Она здесь живет?

Мужчина изучал удостоверение Вексфорда с живым интересом, если не с беспокойством. Ленивая усмешка преобразила его лицо, неожиданно придав ему более мужественный вид. Он отбросил со лба длинную прядь черных волос.

— Биб? Нет, не здесь. В соседнем доме. В среднем.

Потом, поколебавшись, он спросил:

— Это насчет убийства у Давины Флори?

— Откуда вы знаете?

— Телепрограмма «Утренний кофе», — ответил парень и добавил, будто сообщал Вексфорду что-то важное: — Мы изучали одну из ее книг в колледже. Я посещал курс английской литературы.

— Ясно. Благодарю вас, сэр.

Покуда человеку не предъявлено обвинение, в кингсмаркэмской полиции ему говорили «сэр» или «мадам», обращались по имени или титулу. Вежливое обращение было одним из правил Вексфорда.

— Мы вас больше не побеспокоим, — закончил он.

Если молодой американец мог показаться переодетой девушкой, то Биб вполне сошла бы за мужчину, так мало она — или природа — пожелала дать проявиться половым отличиям. Возраст Биб тоже оставался загадкой. Ей могло быть и тридцать пять, и пятьдесят пять. Темные волосы коротко стрижены, лицо розовое и лоснящееся, будто только что отмытое с мылом и мочалкой, ногти ровно обрезаны, в одном ухе сережка — маленькое золотое колечко.

Вайн объяснил, зачем они пришли, она кивнула и сказала:

— Я видела по телевизору. Не могу поверить.

Голос у нее был грубоватый, ровный, странно невыразительный.

— Можно войти?

По мнению Биб, вопрос был не просто вежливой формальностью. Она, казалось, рассмотрела его в нескольких возможных аспектах и лишь потом медленно кивнула.

Свой велосипед она держала в прихожей у стенки, оклеенной выцветшими обоями — когда-то розоватыми, а теперь песочными. Ее гостиная выглядела, как жилище старой дамы, там и пахло так же: смесью камфары и бережно хранимой не очень чистой одежды, закупоренных окон и леденцов. Вексфорд ожидал увидеть здесь старенькую маму в кресле, но комната была пуста.

— Для начала не сообщите ли нам свое полное имя? — спросил Вайн.

Даже если Биб привели бы под арестом в суд и без адвоката допрашивали по обвинению в убийстве, она, наверное, и тогда не смогла бы проявить большей настороженности и осмотрительности. Она взвешивала каждое слово. Свое полное имя Биб назвала им с большой неохотой и сомнением:

— Эээ, Берил… эээ, Агнес… ммм… Мью.

— Берил Агнес Мью. Я знаю, что вы подрабатываете в Танкред-Хаусе и были там вчера вечером. Так, мисс Мью?

— Миссис! — Она поглядела на Вайна, потом на Вексфорда и повторила членораздельно: — Миссис Мью.

— Извините. Так вы были там вчера вечером?

— Да.

— И что делали?

Возможно, это последствие шока. А может, подозрительность и недоверие ко всему человечеству. Вопрос Вайна, казалось, удивил или возмутил ее. Биб наградила инспектора тяжелым взглядом, потом молча пожала своими квадратными плечами.

— Так что вы там делаете, миссис Мью?

Она снова задумалась. Тело ее оставалось неподвижно, но глаза меняли положение чаще, чем то обычно свойственно человеческим глазам. А теперь они так и забегали туда-сюда. К полному непониманию Вайна она сказала:

— Это у них черное.

— Вы делаете черную работу, миссис Мью, — сказал Вексфорд. — Понимаю. Метете полы, протираете пыль и все такое?

Неуклюжий кивок в знак согласия.

— Вы мыли холодильник, я слышал?

— Холодильники. У них их три. — Она замедленно покачала головой. — Я видела по телевизору. Не могу поверить. Вчера у них все было в порядке.

Будто бы, подумал Вексфорд, Танкред-Хаус опустошила эпидемия смертельной болезни.

— В котором часу вы ушли домой? — спросил он.

Если назвать собственное имя потребовало у Биб столь сосредоточенной внутренней работы, то на обдумывание такого вопроса у нее могли уйти минуты. Но она ответила почти сразу:

— Они уже начали есть.

— Вы имеете в виду, что мистер и миссис Коупленд и миссис и мисс Джонс прошли в столовую?

— Я слышала, как они разговаривали и закрыли дверь. Я все там сложила обратно в холодильник и включила его. У меня руки озябли, так что я немного погрела их под теплой водой. — На секунду-другую она замолчала — многословная речь отняла у нее много сил. Казалось, она собирается с духом. — Надела пальто, пошла за великом, как он был у меня сзади, где за кустами.

Вексфорду стало интересно, говорила ли она когда-нибудь с соседом-американцем, и если говорила с ним так же, как с ними сейчас, понял ли он хоть слово?