— Возьми. Это — от меня.

Рун взял алмаз. Они разошлись, не сказав больше друг другу ни слова. Галу захотелось побыть одному, но бедро у него болело — с такой раной нелегко подняться на скалу Сокола, лучше оставаться дома. Да и обед скоро.

* * *

Над жаркими углями костра оленья туша посветлела, покрылась аппетитной корочкой. Еще привлекательнее выглядела кабанья туша, с которой на раскаленные камни костра капал жир, распространяя вокруг сладкий аромат. Ланны все чаще поглядывали на костер, подходили ближе — Нга, распоряжавшаяся у огня, гнала всех прочь. Нга умела приготовить мясо, сделать его мягким и сочным. Другие женщины тоже умели, но ни одна из них не решалась открыто соперничать с ней. Нга превосходила их силой, и они признавали ее право первенствовать у костра.

Наконец Нга объявила, что обед готов. В эти последние минуты перед пиршеством ланны были полны нетерпения: вскоре они насытятся, и наступит пора любви. Взрослые разойдутся по своим спальным местам, и только к вечеру все снова соберутся на площадке. Мужчины расскажут, что видели на охоте, а женщины — что пережили во время минувших ливней, когда на небе полыхали огненные стрелы, а к пещере пришел леопард…

Ланны поспешили к мясу, соблюдая при этом порядок, заведенный предками. Раньше всех свои места заняли вожди племени Урбу и Рего. Рядом с ними сели воины, отличившиеся на охоте. Далее разместились мужчины, не пользовавшиеся особым уважением у соплеменников. Женщины располагались за своими мужьями и получали мясо из их рук, которое затем распределяли между своими детьми. На самых неудобных местах, за спинами мужчин, их жен и детей, стояли вдовые и незамужние женщины, старики и осиротевшие дети. Мясо им доставалось в последнюю очередь, после того, как все остальные брали себе по куску, достаточному для того, чтобы насытиться. Никого не удивляло, если старикам, одиноким женщинам и детям-сиротам оставались лишь кости.

Таков был обычай. Даже Луху, помнящая старые легенды, не могла бы сказать, что у ланнов когда-то делалось иначе. В свое время мудрый вождь Суа попытался изменить обычай, но его попытка кончилась неудачей. Древний закон был сильнее Суа, он оберегал право сильного, и он же обрекал сильного на положение неудачника, если несчастье, болезнь и старость ставили его в число слабевших…

Сначала мясо брали себе вожди и самые сильные воины, потом остальные воины, и лишь после них ели вдовы, дети-сироты и одинокие старики. О больных ланны вспоминали только после обеда и тогда давали им, что оставалось.

Нередко из-за обеденного мяса вспыхивали ссоры. Тогда судьей выступал вождь. Это было естественно и никого не удивляло. Ланны чтили закон сильного, как чтут его звери и птицы.

Мамонты подчиняются своим вожакам, в львиной семье сначала насыщается лев, и только после него едят остальные, даже если добыча принадлежала не льву, а львице. Тигры уступают дорогу турам, леопард уходит с тропы тигра, волк спешит прочь, почуяв медведя. Таков закон клыков, когтей, рогов и копыт. Его не изменить, как не изменить течение великой Дуа, в водах которой плавают такие огромные рыбы, что одной из них хватило бы на обед всему племени ланнов. Но и эти рыбы страшатся человека.

Закону силы подвластно все живое, а над всем на земле властвуют День и Ночь, Голод, Холод, Тепло и Любовь. Каждое существо знает свое место и защищает его, но только разумный, сильный и ловкий может отстоять свое право на жизнь — таков Всеобщий закон. Кто не считается с ним, тот не считается с жизнью. Волк не нападет на тигра, тигр избегает стычки со львом, лев разумно уступает дорогу мамонту. Горе тому, кто нарушает общий закон, — ничто не спасет нарушителя от смерти!

Но если зверь, птица и человек чтут мудрый закон природы, у них сразу становится меньше врагов. Тур мирно пощипывает траву, если люди проходят мимо, не покушаясь на его жизнь; змея не ужалит ланна, если он не потревожит ее покой; пчелы не нападут на него, если он не разрушит их жилище…

Всеобщий закон неизменен и суров: в жизни страдают нерасторопные, слабые и больные. Но когда дети взрослеют, а больные выздоравливают, увесистая палица обеспечит им место среди сильных. Тогда и у них будут лучшие шкуры, лучшие куски мяса, лучшие женщины, а воины менее сильные подчинятся им…

Гал подолгу размышлял об этом. Всеобщий закон напоминал ему лес, в котором проложено множество запутанных троп. По ним можно было идти и идти и все-таки никуда не выйти. Никому не дано исчерпать законы жизни.

Он восхищался мощью Дуа, силой степных быков, преданностью собак, неслышной поступью тигра, но все, что касалось Дуа, зверей или птиц, можно было понять и объяснить. Когда же он думал о ланнах, то простоты и ясности у него не получалось.

Сила Урбу, Рего и Сухого Лу была достойна восхищения. Благодаря им— особенно Рего и Лу — у ланнов не переводилось мясо. Но плач осиротевших детей, которые довольствовались остатками пищи, в то время как мужчины ели до отвала, вызывал у Гала жалость и гнев. Гал не раз наблюдал, как маленькие птички кормили своих птенцов: они без передышки носили им мух, жуков и червей. Он невольно сопоставлял крохотных пташек с воинами-ланнами, и это сравнение порождало в нем смутный ропот против Закона. Слабенькая птичка заботливо выхаживала своих детей, асильный ланн, способный убить мамонта, бросал детям лишь то, что не нужно ему самому…

По праву вождя и старшего охотника Рего первым подошел к мясу, ножом прочертил по кабаньей туше ряд продольных и поперечных линий, так что она оказалась поделенной примерно на равные части. Теперь каждому воину оставалось лишь вырезать своим ножом одну из частей. Такой способ делить мясо, оберегающий право сильного, существовал у ланнов издавна.

Не каждая часть тела животного содержала лучшее мясо. Вожди и воины, которым принадлежала главная заслуга в победе над животным, обычно самые сильные и ловкие, — имели право на преимущественный выбор мяса. Они могли взять сколько хотели, не считаясь с тем, останется ли что-нибудь другим. При таком дележе пищи вдовым и одиноким женщинам и детям-сиротам доставалась шея и ребра животного.

Гал тоже получал свое мясо в последнюю очередь. Его более удачливые сверстники посмеивались над ним: он ел вместе с самыми слабыми. Впрочем, особой вольности на этот счет никто себе не позволял: Галу доставались худшие куски не потому, что он в чем-либо уступал сверстникам, апотому, что таков был обычай. Гал, единственный,