Дело потихоньку шло к вечеру. Лучи клонящегося к западу солнца уже не перебирались через высокую ограду, и по двору протянулись длинные черные тени. Было тепло. Освеженный ночным ливнем сад благоухал. Настроение у всех было приподнятое, и как-то так, само собой вышло, что компания вдруг решила выбраться на прогулку. Учитывая высокое качество напитков и припомнив завет Крячко, Гуров позволил себе на этот раз хорошенько расслабиться. В голове у него слегка шумело, и точно сказать, кому принадлежала идея насчет прогулки, он не мог. Но совсем скоро этот вопрос заинтересовал его в большой степени.

Сначала вся компания прогулялась по саду в странной надежде обнаружить еще какие-нибудь следы ночного происшествия. Ничего, разумеется, найти не удалось, кроме насыщенной влагой земли и до блеска отмытых деревьев. Тогда все отправились за ворота и обошли вокруг дома. Снова искали следы злоумышленника, но уже не так активно, а, скорее, дурачась. И уже потом кто-то подал идею сходить посмотреть на кладбище – из-за чего, мол, весь сыр-бор разгорелся.

Гурову показалось, что это не самая удачная мысль. Владик, которому хотелось еще выпить, тоже был против. Женщины и Щеглов держались индифферентно. Но вот сам хозяин, его друг Водянкин и красавчик Волин идеей загорелись. Естественно, последнее слово осталось за юбиляром. Решили, что далеко заходить не будут, хотя Булавин заявил, что давно мечтает облазить кладбище вдоль и поперек. Он утверждал, что столь живописных уголков и столь глубоко философских пейзажей, как на этом кладбище, нет нигде в мире. Только недостаток времени не дает заняться ему изучением этого мира вплотную, но он хочет исправить это прямо сейчас. Жена Ирина рассудительно заметила, что кладбище никуда убежать не может, а лазить по нему вдоль и поперек после дождя – значит вредить здоровью. На это красавчик Волин ответил, что все кладбище им, конечно, не обойти, да и смысла в этом нет, а можно пройтись только по ближайшим аллеям, которые заросли еще не так сильно, посмотреть на могилы, а если ничего интересно не обнаружится, то просто вернуться домой – и все.

Пошли дальше, естественным образом разделившись на группы. Впереди Булавин с женой и Водянкиным. Тут же рядом с ними вертелся Волин. Во второй группе шли Гуров с Марией и Щеглов. А позади в полном унынии плелся Владик, который сильно хотел выпить и совсем не хотел на кладбище. Он с тоской оглядывался на дом и что-то все время бормотал себе под нос.

Водянкин и Булавин с большим энтузиазмом взялись за осмотр могил. Едва попав на печальные аллеи, они принялись читать одну за другой надписи на камнях, сопровождая чтение комментариями, которые были понятны только им двоим. Гуров был несколько удивлен таким интересом художника к столь печальной теме. Его старинный приятель Водянкин тоже буквально пришел в раж и бегал от могилы к могиле, как мальчишка. Волосы у него растрепались, на лбу выступила испарина, но он пребывал в отличном настроении и читал эпитафии на камнях с огромным увлечением. Всем остальным это хождение по кладбищу надоело очень быстро. Действительно, под ногами было еще сыровато, среди неухоженных зарослей царила духота, да и могилы особого интереса не вызывали. Если кто-то и рассчитывал на что-то необычное, то довольно быстро понял свою ошибку. Поняли ее, в конце концов, и Булавин с Водянкиным. Неожиданно они остановились, посмотрели друг на друга и как-то особенно рассмеялись.

– Два старых дурака! – сказал Водянкин. – Ребенку ясно, что кавалерийским наскоком тут ничего не решишь.

– Сам первый поперся! – сказал ему на это Булавин. – Терпенья нет!

– А сам-то?

– Вы о чем? – подозрительно спросила Ирина. – Что-то я вас не понимаю.

– А тебе, дорогая, и не нужно ничего понимать, – со смехом сказал ей Булавин. – Красивые женщины созданы Богом на радость мужчине, воину и философу! И понимать женщина должна только эту простую истину!

– Какое-то дремучее Средневековье! – шутливо пожаловалась Ирина Марии, как единственной женщине в компании. – Мой супруг исповедует принципы домостроя. И я, современная продвинутая женщина, должна подчиняться! Иногда я чувствую себя так, будто живу в гареме султана!

– Жаль только, я не чувствую себя султаном! – со смехом отозвался Булавин. – А интересно было бы почувствовать. Для начала было бы достаточно трех жен...

– Послушай, Эраст! – сказал ему Водянкин. – Все-таки здесь не место для подобных разговоров. Думаю, нам лучше уйти. Все равно сейчас это бессмысленно. Мы должны как следует подготовиться. А пока предлагаю вернуться и продолжить торжество.

– Поддерживаю! – со вздохом сказал Булавин. – В самом деле, вы еще не все видели, как я гарцую на арабском скакуне. Нужно восполнить этот пробел. Прекрасная Мария, позвольте предложить вам руку, раз уж ваш супруг вас бросил... Может быть, в какой-то степени я и почувствую себя тогда султаном? Ха-ха!..

Гурову не слишком понравилась эта шутка, однако прочим она показалась вполне уместной, и даже Мария рассмеялась в ответ. Поэтому Гуров постарался спрятать свое недовольство подальше. Его не то чтобы мучила ревность, но захотелось напомнить юбиляру, что Мария приходится ему родственницей. Но потом Гуров устыдился собственного недовольства. «Фу, мальчишество какое! – подумал он, хмурясь. – Это все спиртное, не иначе... Кажется, я слишком налегал сегодня на крепкие напитки. Неудобно...»

Он упустил тот момент, когда у хозяина снова поменялась установка. Вдруг он раздумал идти домой и потянулся в соседнюю аллею. Кажется, Волин предложил вернуться другим маршрутом – для разнообразия.

По тесной аллее трудно было идти под руку. Художник отпустил женщин и пошел за Волиным и Водянкиным, рассеянно отводя в сторону сыроватые ветви старых деревьев. Втроем они намного опередили остальных, шагавших за ними не слишком охотно – сказывались усталость и разочарование от прогулки.

Вдруг впереди из-за кустов донеслось восклицание, в котором Гуров уловил оттенки растерянности и даже ужаса. Обеспокоенный, он ускорил шаг и, прорвавшись через зеленые насаждения, присоединился к мужчинам, которые стояли над щербатым могильным камнем, криво лежащем на холмике бурой земли и засыпанном сухими ветками и сорванными листьями. Все трое выглядели так, будто внезапное потрясение лишило их способности двигаться и говорить. Позади всех стоял красавчик Волин. Сейчас его лицо ничего не выражало, кроме туповатого недоумения. Он обернулся в сторону Гурова и развел руками.

Ближе к могильному камню стоял Водянкин. Резвившийся совсем недавно, как мальчишка, сейчас он был напуган и озадачен. Румянец сошел с его круглых щек, и теперь в глаза особенно бросалось то, что кожа на его лице дряблая и пористая, в мелких красноватых узелках. Он будто мгновенно состарился лет на десять. Но все это было еще цветочками по сравнению с тем, что представлял из себя виновник торжества. В первую секунду Гуров испугался, что случилась беда.

Булавин был бледен как полотно. Черты его холеного лица заострились. Привычное выражение высокомерия будто сдуло ветром. Трясущейся рукой он указывал куда-то вниз и что-то едва слышно шептал. Губы его прыгали. Казалось, он вот-вот рухнет прямо на источенный временем камень.