— Значит, мы должны исходить из того, что два зарядауже покинули Центр, — подвел итог неутешительному совещанию Земсков,понимая, что озвучивает собственный приговор.

— Да, — безжалостно подтвердилДобровольский, — мы нигде не смогли найти следов исчезнувших зарядов, аэто может означать самое худшее…

Он замолчал, растерянно оглядывая собравшихся.

— Но это невероятно, — сказал он взаключение, — даже на записи видно, что за последний месяц никто и ничегооттуда не выносил. Как они могли исчезнуть, я просто не понимаю.

— Запись мы сейчас отправили на экспертизу, —пояснил Машков генералу Земскову. — У меня подозрение, что записьподделана. Пока не знаю, каким образом, но подделана.

— Давайте с самого начала, — мрачно произнесЗемсков.

Он знал, что их беседа, фиксируется и еще много раз будетпроверяться и перепроверяться, перед тем как они примут окончательное решение,Значит, нужно опросить всех, постаравшись переложить хотя бы частьответственности и на них.

— Господин Миткин, — обратился он кпрокурору, — если можно, начнем с вас. Расскажите, на чем были основанываши подозрения по поводу убийства двух молодых ученых.

— Да, конечно, — поднялся длинный, худощавыйМиткин, — только не называйте меня госпо дином. Мне больше нравится староеобращение «товарищ». Но это к слову. Дело в том, что следователь, выезжавший наместо происшествия совместно с работниками ФСБ, провел расследование по всейформе. Были опрошены свидетели, составлены протоколы, удалось даже провестипатологоанатомическое обследование трупов, у нас ведь очень неплохаямедицинская лаборатория. Но меня смутило другое. Следы на дороге. Внезапноерезкое торможение и уход машины в сторону, как бывает, когда машина неожиданноперестает слушаться водителя. Причем даже не руль, а именно правое переднееколесо, которое резко вильнуло в сторону, как раз на повороте. У меня уже былоднажды такой случай в Иркутске, когда я там работал. Только тогда шина быластарая, и она лопнула, а автомобиль, ударившись, попал в аварию. Я настоял нановой экспертизе разбитой машины. К счастью, следователь оказался хоть и неслишком внимательным, но достаточно пунктуальным. Он не разрешил уничтожитьавтомобиль до официального заключения прокуратуры о причинах смерти молодыхученых. Обломки автомобиля были опломбированы на складе. Проведенная экспертизаподтвердила мои предположения. В правую шину кто-то выстрелил. И хотя дождисмыли следы убийцы, но тем не менее мы провели дополнительную баллистическую итрассологическую экспертизу и сумели установить с достаточной уверенностью, гдеименно мог находиться убийца. Мои заключения были переданы в ФСБ. У меня все.

Он подумал немного и добавил:

— В настоящее время согласно полученному распоряжению ипосле подтверждения факта пропажи ядерных зарядов мы возбудили уголовное дело.

«Только сыщиков прокурорских мне здесь и не хватало», —зло подумал Земсков и сдержанно сказал:

— Мы расследуем дело как правительственная комиссия,результаты которой будут представлены высшему руководству страны. А вы можетепроводить свое расследование, вам никто не мешает. Игорь Гаврилович, вы хотитечто-нибудь сказать?

— Нет, — растерялся директор Центра, — япросто не представляю, кому могло понадобиться убийство двух ребят. И такжестоко? У Никиты Суровцева семья. Непонятно.

— Где его семья? — быстро спросил Земсков.

— Они сейчас в Москве. Когда узнали о случившемся,приезжали жена и брат. Жена особенно сильно убивалась. Она была в какой-токомандировке в Хельсинки и узнала обо всем только через три дня. На похороны неуспела. Потом забрала личные вещи мужа и уехала.

— Когда это было?

— Примерно в конце июня. Она управилась за несколькодней. Какое там имущество у наших ученых! Казенная квартира, казенная мебель,только два чемодана личных вещей. И детские игрушки.

— Полковник Машков, — генералу не понравилосьлирическое отступление директора Центра, — доложите о ваших действиях.

— После получения информации из прокуратуры решено былонаправить специальную проверку, — доложил поднявшийся с местаМашков. — Я заменил ушедшего на пенсию Степанова. Четвертого августа вприсутствии директора Центра и представителя Министерства обороны мы провеливскрытие контейнеров в лаборатории. Два из них оказались пустыми. Вчера в Центрприбыли сотрудники из Москвы. За вчерашний и часть сегодняшего дня намидопрошены около двадцати сотрудников Центра, имевших хотя бы косвенноеотношение к случившемуся. Ничего конкретного установить не удалось. У меня все.

— Список людей, имевших доступ в хранилище, вы ужесоставили? — Земсков видел, что академик Финкель не слушает и вполголосапереговаривается с Архиповым. Им было явно скучно сидеть на этомимпровизированном совещании контрразведчиков. Но требовалось все проговоритьпредельно четко, хотя бы для последующих протоколов.

— Конечно, — Машков передал список. Земсков взяллист бумаги и едва не ахнул. Двадцать четыре фамилии.

— Вы с ума сошли? — гневно спросил онМашкова. — Я спрашиваю у вас про лиц, непосредственно имевших доступ вхранилище.

— Они все имели доступ, — подтвердилполковник. — Это в основном сотрудники из лаборатории Шарифова.

— Где он сам?

— С ним работают сейчас наши люди. Он должен датьподробные объяснения по поводу смерти двух своих специалистов. Мы попросили еговспомнить, чем именно они занимались в последние недели перед смертью, каковыбыли их обязанности, круг проблем. Сличить график посещения хранилища с ихопытами, уточнить необходимость посещения хранилища в тот или другой день.

Это было правильно. Машков все делал правильно. Но он всеравно вызывал у Земскова глухое, нарастающее раздражение. Может, потому, чтоговорил подчеркнуто независимым и сухим тоном, говорил все, даже такое, о чемлучше промолчать в присутствии ученых. А может, Машков не нравился Земсковуименно потому, что он работал на своем месте до прихода генерала и не былобязан ему лично, в отличие от подполковника Левитина, который смотрел какпреданный пес и готов был ловить любую интонацию начальства. Земсков не хотелпризнаваться даже самому себе, что причиной его неприязни к Машкову являетсявнутренняя независимость полковника.

— Не знаю, что даст вам этот график, — поморщилсядля порядка Земсков, — но раз вы так считаете, продолжайте действовать.

Он снова услышал приглушенный разговор двух академиков. Чертвозьми, придется дать им понять, что здесь важное государственное дело, а непосиделки. Он повернулся к Финкелю. Тому уже перевалило за семьдесят, но онсохранял тот блестящий ум и проницательность, которые и стали составляющими егоогромного таланта. Архипов был помоложе. Что-то около шестидесяти. Финкельмаленький, подвижный, суховатый старичок, тогда как Архипов основательный,массивный, неторопливый, с густой седой шевелюрой, всегда сохраняющей артистическийбеспорядок.