Я уже приняла решение, и оно заключалось в том, что с этого момента я должна вернуться к своей роли — самый простой способ докопаться до истины. Стерва с акульими глазами, на время притаившаяся на дне моего нутра, мгновенно была выпущена на свободу.

— Кто она? — спросила я, поднимаясь и раздувая ноздри. — Кто?! — крикнула я еще раз и топнула по ковру с такой силой, что у только сегодня купленной туфли подломился и зашатался каблук.

— Не скажу, — с твердостью партизанки на допросе ответила Аня. — Вы ее все равно не знаете! Ее никто не знает!

— Никто не знает — значит, никто и не заметит, как я сделаю из нее… сделаю… азу по-татарски с солеными огурцами! — взревела я, выскочила из комнаты и понеслась по коридору со скоростью, какую только позволял набрать подломившийся каблук.

Волосы падали мне на глаза, по колготкам ползла подлая «стрелка», новое малиновое платье было сплошь в пыли и мелких соринках, налипших к нему за то время, пока я валялась на полу, прикрывая телом Фаину, — словом, видок у меня был тот еще, когда я ворвалась в кабинет Ильинского.

Интересно, что месторасположение этого кабинета я вычисляла, полагаясь на собственную интуицию, ведь Фаина на этот раз топала и охала на несколько шагов сзади. Но, с другой стороны, ошибиться было почти невозможно: в комнате шесть комнат, сказала мне домоправительница, четыре из них я уже видела, значит, две остальные — спальня и кабинет самого адвоката.

Ковыляя, я завернула за угол и действительно увидела массивную дверь, и на этот раз не открыла, и даже не рванула, а обеими руками подтянула повыше подол и со всей силы пнула в нее ногой, обутой в ту самую туфлю со сломанным каблуком. Дверь хотя и дрогнула, но устояла, а каблук окончательно отвалился. Я ругнулась, скинула туфли, зажала их в руках и принялась колотить в дверь руками и ногами.

Через мгновение она распахнулась. На пороге стоял бледный Ильинский с телефонной трубкой в руке.

— Что еще случилось? — прошептал он побледневшими губами. — Опять… опять убийство?!

— Да!!! — рявкнула я. — И труп будет твой! А убийцей буду я!

И, не давая ему опомниться, я очень умело зашлась в истерике (репетировано не раз в различных жизненных ситуациях) и заколошматила его по груди руками, в которых были по-прежнему зажаты безнадежно испорченные туфли.

— Бабник!!! — рыдала я, заливаясь слезами. — Ухажер фиговый! Надувала! Наглец!

— Женя… Женя… Женя… — растерянно повторял Ильинский, совершенно по-детски закрываясь от меня руками. — Женя, погодите, что происходит, я не понимаю?

Отбросив туфли, я рывком схватила его за галстук, намотала на запястье и затянула. Адвокат захрипел, забился в моих объятиях, и лицо его начало наливаться нежно-синим цветом молодого баклажана.

— На какой такой бабе ты собирался жениться до того, как привел меня сюда, а? — визжала я, как свинья на бойне, и мотала Ильинского из стороны в сторону. — По какому праву врал, что я у тебя одна-единственная, а? Да я тебя сейчас за это… Да я тебя!!! Да я тебе сейчас все нужные места поотрываю, так что потом и захочешь жениться — а не сможешь! Чтобы ты невинных девушек не обманывал!

Аркадий внезапно обмяк у меня в руках и стал валиться набок. У меня екнуло сердце: неужели перестаралась? Моментально отмершая Фаина подскочила ко мне и помогла усадить Ильинского в массивное дубовое кресло. Мы ослабили ему галстук, расстегнули ворот рубашки, и клиент задышал.

— Воды… — слабо попросил Ильинский.

Фаина бросилась к стоящему на столе графину, обнаружила, что он пуст, и рысью кинулась куда-то в глубь квартиры. Я тряхнула клиента, злясь на него за то, что он так медленно приходит в чувство: времени до возвращения домоправительницы было совсем мало.

— Аркадий!

— А-а-а-а…

— Очнись!

— Э-э-э…

— Послушай, у нас мало времени! Почему твоя дочь утверждает, что недавно ты хотел жениться на ком-то другом? Кто эта другая? Отвечай, это может быть очень важно, ну?

Ильинский наконец-то открыл глаза и закашлялся. На его щеки медленно возвращался румянец.

— Ну и методы у тебя, Женя… — просипел он, как только вернул себе дар речи. — Представляю, что ты вытворяешь, если в твои руки попадается не клиент, а так, случайный свидетель…

— Да. Я откусываю ему голову и съедаю сердце, смачно облизывая при этом окровавленные пальцы. Слушай, я задала тебе вопрос! Отвечай — это может оказаться очень важным!

— Я понял, понял… То есть я ничего не понял. Женщина, на которой я собирался жениться? Когда? На ком?

— Это я тебя сейчас спрашиваю — на ком и когда!

— Да не было такой женщины!

— Это точно? А за кого тогда твоя Аня так хлопочет?

— Понятия не имею… Хотя стой! Давно, еще в тот год, когда умерла Маша… Маша — это моя первая жена… К нам часто стала захаживать ее подруга. Одинокая баба, без детей и без мужа. Сначала вроде как проведать: девочек покормить, утешить, со мною поговорить, пару раз по руке меня поглаживала, как бы с таким, знаешь, сестринским участием… Намекала, что очень любит детей, что молодому вдовцу нужна поддержка и так далее. Но я терпеть не мог эту Машину подругу, просто на дух не выносил еще при жизни жены. Ну и, наверное, каким-то образом дал ей в конце концов это понять. Во всяком случае, она перестала захаживать, исчезла из нашей жизни, и я ее больше никогда… кгмх! Никогда не видел.

— Так, понятно. А Аня?

— Насколько я знаю, с тех самых пор они тоже не встречались.

— А другие твои знакомые? Женского полу? Кто-нибудь имел особенную дружбу с Аней?

— Нет, это исключено. Аня довольно нелюдимая девочка. А после того как погибла ее, можно сказать, единственная подруга Соня Заметова, она и вовсе замкнулась в себе. Мы ее даже к психологу водили — я говорил…

— Да, помню, — что-то насторожило меня в последних его словах, но я отмахнулась от этого «что-то», дав себе слово вернуться к нему позже.

Сейчас до возвращения Фаины нужно было успеть сказать самое важное.

— Учти: я не просто твоя ревнивая невеста, я мегера, тигрица в помаде, бесцеремонная особа, которая во все сует свой нос и всячески тобой помыкает. Пожалуйста, придерживайся этой версии и ничему не удивляйся, — шепнула я.

Встала и начала наконец приводить себя в порядок.

— Женя, а зачем?

— Так надо. Чтобы вспугнуть преступника и заставить его поменять планы. Теперь его целью должна стать я — хотя бы потому, что он не знает, чего можно от меня ждать, понятно? Таким образом мы если не нейтрализуем, то переводим стрелки опасности на меня.

— Это что же… ты добровольно подставляешься под удар?

— Надеюсь, ты не забыл, в качестве кого я тут на самом деле? Первая заповедь телохранителя — не выхватывать оружие, когда надо и не надо, а предотвратить покушение на жизнь охраняемого лица. Для этого нужны несколько иные качества, чем у невесты, в том числе и готовность пожертвовать собой, — последние слова я произнесла не без некоторого кокетства.