— Сестра Аделаида! — прогремел голос сзади.

Молоденькая монахиня подпрыгнула от неожиданности и схватилась за сердце. Она резко повернулась к сестре-больничной, обширные и ценные знания которой в области медицины не искупали ее сварливого характера, по крайней мере по мнению Аделаиды.

— Что вы здесь делаете? — продолжала сестра-больничная обвинительным тоном.

— Просто… Просто…

— «Просто» что, я вас спрашиваю?

Путаясь в объяснениях, молодая монахиня наконец сумела объяснить свое присутствие в святилище, ревностно охраняемом сестрой Аннелетой.

— Одним словом, я искала шалфей, чтобы приготовить соус.

— Вы должны были спросить у меня.

— Разумеется, разумеется. Но я вас нигде не нашла. Я искала, я даже взобралась на табурет и…

— Вам не повредило бы иметь немного здравого смысла, сестра моя, — надменно отозвалась сестра-больничная. — Почему я должна убирать лекарство, которым пользуюсь ежедневно, в труднодоступное место? Шалфей лежит…

Аннелета не закончила фразу. Ее взгляд упал на серо-коричневую муку, лежащую на столе. Она подошла ближе, нахмурила брови и спросила:

— Что это?

— Вот этого я не знаю, — призналась Аделаида. — Я нашла этот мешочек на верхней полке. Он завалился за остальные.

Оскорбленная в лучших чувствах, Аннелета сухо поправила Аделаиду:

— Мои мешки и пузырьки не «заваливаются». Я аккуратно расставляю их рядами после того, как взвешу и запишу в свою книгу учета. Вам прекрасно известно, что некоторые лекарства очень опасны, и я должна быть готова в любой момент проверить их состав и способ употребления.

Сестра-больничная склонилась над небольшой горкой муки и кончиком указательного пальца принялась отделять от нее черноватые комочки. Когда она выпрямилась, лицо ее было смертельно-бледным. Утратив самоуверенность, она прошептала:

— Боже мой!

— Что такое?

— Это спорынья.

— Спорынья?

— Ржаная спорынья. Она так называется, потому что образует своеобразные черные коготки на колосьях ржи. Авторы древних текстов считают, что она вызывает гангрену… Члены чернеют и сохнут, а кожа становится похожей на обожженную. Кажется, что трупы обуглились. Некоторые ученые считают спорынью причиной «горячки»[22], о которой так много говорят, этого лихорадочного бреда, сопровождаемого галлюцинациями[23], принимаемыми невежами за доказательство откровений или одержимости, в зависимости от случая. От этого сильного яда вымерли целые деревни[24].

— Но для чего она может понадобиться? — спросила Аделаида, которую постепенно охватывала паника.

— Да вы, сестра Аделаида, лишились рассудка, если поверили, что я готовлю эту субстанцию в таком количестве! Разумеется, она обладает чудесными свойствами, избавляет от головной боли[25], недержания мочи и климактерических кровотечений[26]. Но ее надо применять очень осторожно. Я всегда держу небольшой пакетик этого вещества, но, разумеется, не в таких количествах.

— Я не знаю… Не сердитесь на меня, прошу вас, — пробормотала молодая женщина, готовая расплакаться.

— Да нет же… Успокойтесь! И не надо тут лить потоки слез, как вы это умеете делать. Настают суровые времена, и у меня нет ни малейшего желания утешать вас.

Этих слов вполне хватило, чтобы Аделаида бросилась в сад, захлебываясь от рыданий.

Аннелета, не сводившая глаз с отравленного ржаного порошка, не обращала внимания на плач своей духовной молодой сестры. Кто приготовил эту муку? В каких целях? Кто спрятал ее в гербарии? Зачем? Чтобы обвинить ее, если муку найдут? И главное: кто из ее окружения был достаточно сведущ в veneficium[27], чтобы понимать, насколько опасными свойствами обладает спорынья?

Должна ли она рассказать о страшной находке аббатисе? Вне всякого сомнения. В этом аббатстве Элевсия де Бофор была одной из немногих женщин, за которыми Аннелета признавала высокие умственные способности и к которым она питала нежность, смешанную с уважением. Но от одной мысли, что ей придется еще больше огорчить Элевсию, ей становилось не по себе. Последние месяцы стали для их матушки тяжелым испытанием, а приезд инквизитора, казалось, забрал все ее жизненные силы.

Прежде всего Аннелета должна была все обдумать. Тот, кто положил в аптекарский шкаф яд, поступил весьма рассудительно. Кроме того, можно было предположить, что некий посторонний пробрался в аббатство и проник в гербарий. Но было бы ошибкой думать, что он периодически наведывался в аббатство, чтобы взять спрятанный яд. Следовательно, отравитель жил в самом аббатстве. Брат-каноник, проводивший службы, был маловероятным кандидатом из-за своего возраста, почти полной слепоты, к тому же его постоянно клонило в сон. Значит, речь шла не об отравителе, а об отравительнице.

В следующие полчаса Аннелета перебирала в памяти всех сестер. Она сразу же отмела прислужниц-мирянок, посвященных Богу. Ни одна из них не умела читать и поэтому не смогла бы приготовить этот яд, известный немногим ученым. Аннелета решила не поддаваться чувству симпатии или антипатии, принудив себя к объективности и беспристрастности, что в данном случае было смелым поступком, поскольку речь шла о людях.

И все же Аннелета вычеркнула имя Элевсии де Бофор из своего воображаемого списка. Конечно, Элевсия была образованной женщиной, но не питала склонности к наукам, что делало ее неподходящим кандидатом. К тому же вера Элевсии была столь требовательной, что не допускала ни малейшего прегрешения. Несмотря на неприязнь к Жанне д’Амблен — а Аннелета была достаточно честной, чтобы признать, что ее неприязнь была вызвана большей свободой, которой пользовалась казначея, поскольку сама должность избавляла ее от необходимости принимать монашеский обет, — Аннелета отвергла ее кандидатуру по тем же причинам. Она сильно сомневалась, что Жанна знала о существовании ржаной спорыньи. Что касается Аделаиды, этой милой простушки, которая так часто действовала Аннелете на нервы, она, привыкшая ощипывать птицу, потрошить зайцев или вымачивать в известковом растворе поросят, чтобы с них сошла щетина, мгновенно терялась, когда ситуация требовала от нее чего-то другого. Бланш де Блино, благочинная, помогавшая аббатисе и исполнявшая обязанности приора, была в столь преклонном возрасте, что порой возникало ощущение, что она вот-вот рассыплется в прах. Ее глухота, порой вызывавшая у молодых сестер улыбку, до того раздражала Аннелету, что та избегала обращаться к старой женщине из опасения, что ей придется повторять одну и ту же фразу раз пять. А вот Берта де Маршьен, экономка, со своей вечно постной миной, вызывала серьезные подозрения. Она получила хорошее образование, но была последним ребенком в благородной семье, не имевшей средств к существованию, которая сочла, что одиннадцатый отпрыск — к тому же женского пола — лишний. Берта принадлежала к числу женщин, приобретавших в зрелом возрасте определенную элегантность. Вероятно, в молодости она была довольно некрасивой. Для непривлекательной бесприданницы монашеская жизнь становилась последней надеждой. Аннелета застыла неподвижно. Разве сейчас она не описала свою собственную жизнь? Монашеская жизнь давала ей единственную возможность проявить свои таланты. Вечно печальное лицо экономки уступило место другому лицу. Иоланда де Флери, сестра-лабазница. Кто, как не она, следившая за посевами, мог знать об этой болезни ржи и собрать зараженные колосья? Если так рассуждать, то и Адель де Винье, сестра — хранительница зерна, становилась вероятным кандидатом. И сама сестра-больничная, и хранительница садков, и… Короче говоря, в столь гнусном преступлении нельзя было обвинить только ее одну. Необходим был мотив и, главное, требовалось обладать склонностью к убийству. Несмотря на то, что Аннелета не испытывала особого уважения к себе подобным, она была вынуждена признать, что подобная склонность свойственна лишь немногим.