Особенно это место было популярно у молодежи и банды местных пенсионеров-алкоголиков. Завсегдатаи пенсионеры, перемигиваясь между собой, загодя занимали почти все столы, рассаживаясь отдельно друг от друга. Исключение составляли "столы для ударников". На отдельном пятачке кормили усиленно, по науке — согласно потраченным на стройках коммунизма калориям. Эти столы, как правило, были заняты не исхудавшими на производстве шахтерами-метростроевцами, а важными чиновниками с толстыми портфелями и брюхами.

Когда ближе к вечеру в зал вваливались веселые студенческие компании, замерзшие от романтических прогулок в декабрьскую пургу и подуставшие от катания на коньках, все остальные столы оказывались заняты красномордыми дядечками со спитыми рожами. Молодежь это не смущало, они смело присаживались к старичкам, и начиналось веселье. Хитрость заключалась в том, что крепкий алкоголь деткам официально наливать не рекомендовалось правилами, но если за столом восседал солидный гражданин с красным носом, то он и брал на себя ответственность за спаивание молодежи. Разумеется, дядечка сам за водку не платил — платила компания студентов. Администрации такой симбиоз приносил немалый доход в кассу и мимо кассы. Официантки были в доле. Столовая процветала и пользовалась особым покровительством знатока кавказской и мировой кухни нархома Мико Настояна.

Репертуар джаз-оркестра также укладывался в рамки политической линии: гремел марш веселых ребят Леонида Утесова из нового фильма. Звучали мелодии светского экрана. Пышногрудая солистка из бывших оперных див старательно выводила своим драматическим меццо-сопрано.

Сердце в груди

Бьется, как птица,

И хочешь знать, что ждёт впереди,

И хочется счастья добиться.

Кое-кто из подвыпившей публики пускался в пляс. За порядком следил опытный сотрудник НХВД в штатском. Всякие мелкие шалости в виде пьяных драк и фактов спаивания малолеток его не волновали — он высматривал иностранных шпионов. Частенько сюда наведывались журналисты, бытописатели в поисках колоритных сюжетов для своих обличительных фельетонов. Нередко заходили иностранные туристы в сопровождении переводчика "Интуриста" (филиал Иностранного отдела НХВД по распределению турпутевок).

Вечером 31 декабря 1934 года в парке имени пролетарского писателя Макса Сладкого из репродукторов ледового катка гремел марш веселых ребят Леонида Утесова из нового фильма. В павильоне "Шестигранник", в зале Главной столовой № 1 было шумно, накурено, пиво лилось рекой — молодежь культурно отдыхала после катанья на коньках. В зале были в зале люди и постарше: передовики производства и даже академики.

Молодой человек в кожаной куртке и галифе угощал шампанским миловидную блондинку, завитую по последней моде.

— Ну вот, я вам все о себе рассказала, — кокетливо строила глазки блондинка, — теперь Ваша очередь. Кто Ваши папа и мама?

— Я с детства сирота, скитался по чердакам и подвалам, побирался, — не хочу вспоминать свое беспризорное детство.

— Бедняжка! Ну, скажите, чем Вы сейчас занимаетесь? Вы, наверное, шофер или летчик?

— Что Вы, какой шофер! Я секретный агент.

— Ах, как интересно! Что подвигло вас на такие подвиги?

— Глупые и жадные люди.

— Да, люди такие, — на миг философски задумалась блондинка, — Вот моя подружка…

Блондинка стала перечислять всех своих глупых и жадных знакомых. Молодой человек, делал вид, что ему это чрезвычайно интересно, он внимательно слушал, поддакивал и подливал даме шампанское.

— Представляете, к новому году ее папа, заведующий поставками Главпищемосзагота купил ей автомобиль.

— Какой марки? ГАЗ?

— Ой, я в этом не разбираюсь. Черная машина, иностранная. Наверное, Форд или Рено. У нее значок такой молния в шарике.

— Опель?

— О да, немецкая, точно. Она еще хвасталась, что у них в доме на набережной есть пылесос Сименс. Однажды, в доме пропало бриллиантовое колье. Оказалось, домработница засосала колье в пылесос. Вот дура, да?

— О! Я, кажется, их знаю, они живут в тринадцатой квартире?

— Нет, в двадцать восьмой. На пятом этаже.

— Погоди, это дом на улице Сарафимовича?

— Нет, это на набережной Большой такой дом.

Блондинка выдала еще несколько адресов глупых и жадных людей, имеющих пылесос и холодильник.

Вдруг за соседним столиком кто-то громко воскликнул:

— Отдайте мои тетради!

Не оборачиваясь, молодой человек скосил глаза на соседний столик, за которым спорили два ученых мужа: один худой с седоватой бородкой имел нервный вид, другой выглядел значительно солиднее с усиками по моде того времени а-ля Хитлер. Внешне они мало отличались от типичных преподавателей университета. Оба в очках, как и положено классу интеллигентской прослойки общества.

Они вели научный разговор…

Два профессора

Входя в ресторан, двое ученых ничего не подозревали о ловушке из сети информаторов. Профессор Кознаков пригласил сюда академика Нехтерина для серьезного разговора. Место было выбрано исключительно из-за близости к Институту переливания крови, который в те времена находился в бывшем особняке купца Игумнова, архитектурном шедевре, стилизованном под сказочно-русский терем.

Часом ранее у парадного крыльца Института случилась следующая сцена.

— Вас пускать не велено! — строго сказал охранник, — Нечего тут ошиваться!

— Но мне надо поговорить с профессором Нехтериным! — нетерпеливо тряс бородкой профессор, маяча возле проходной уже второй час.

— В чем дело товарищ, что за шум? — на крыльцо, наконец, вышел сам академик Нехтерин, — А это Вы! Вас же уволили по-хорошему, а могли и дело открыть!

— Согласитесь, и у вас не идеальное прошлое, — начал Кознаков, — Но зачем сразу быть врагами. Давайте по-человечески поговорим. Вот криогенные камеры…

— Что вы знаете о криогенных камерах? Это фантастика, выдумки капиталистов.

— А что если я вам их покажу? Они есть у нас в Москве.

— Хотите заманить меня в темный подвал и отомстить за увольнение?

— Ну что вы, мы же интеллигентные люди. Может, зайдем вот в это кафе спокойно поговорим? С меня коньяк.

— Ну ладно, я вас выслушаю, но у меня полчаса не больше. Новый 1935-й год на носу!

Профессор Кознаков привел своего бывшего начальника в неудачное место для серьезного разговора. Здесь гремела легкомысленная музыка, и стоял такой гвалт, что приходилось невольно повышать голос. Но другого ресторана поблизости института переливания крови не нашлось. Все частные трактиры на Калужской площади были закрыты по случаю окончания Новой экономической политики, а ехать в какой-нибудь Метрополь или Националь Кознаков не мог себе позволить, ибо последнее жалование было потрачено на оплату квартиры…

— Товарищ Нехтерин, отдайте мои тетради! — взвизгнул Кознаков.

— Помилуйте, да что вы пристали ко мне со своими тетрадями!? Что там такое?

— Там все мои разработки! Послушайте, воскресить товарища Венина возможно, но мне нужна команда профессионалов. Наш институт мог бы пригласить этих специалистов.

— Опять вы за своё! Я же вам объяснял — это антинаучно. Институт на это никогда не пойдет! Что такое эти ваши биополя? А специалисты, которых вы предлагали — это