– Зови сюда девку. А ты, Сарабай, иди пока куда подальше. Покличу, когда понадобишься. Если замечу, что подслушиваешь…

– Да пропади пропадом все эти ваши тайны! – Мясник прямо на визг сорвался.

– Я сразу почуял, что девка не простая. Персты тонкие, как у швеи, а подковы гнет. Это от бога не приходит, этому долго учить и натаскивать нужно. У вас в лесах раньше незамужних девок собирали по укромным углам и учили военному делу. Баб много было лишних, замуж всех не отдашь. Вот и селили такими обителями. Мужики-вояки, те легко службу себе находили, а бабы эти боевые так и прятались по лесам. Потом, когда сильная власть везде настала, в этих тайных воительницах нужда отпала. Давно уже про них ничего не слышно. Я уж думал, быльем все это поросло. Ан нет. Видно, остались еще кое-где. Ты давай снова сам разговор веди. Только уже без обиняков. Все, что только сможет вспомнить про своего этого пропавшего хозяина. А я пока у двери постою. Чтобы не подслушали ненароком. – Злат помолчал. Потом тихо добавил: – Кто его знает, как все обернется. Ты будь готов на случай чего. Если увидишь, будто с девкой что не так, падай на пол и не встревай. Если что, потом со спины на нее нападешь. Скамейкой попробуй оглушить. Мне один на один с такой ведьмой не совладать.

Едва заговорив с Юксудыр, Илгизар вдруг пришел в страшное возбуждение. Он вскочил, забегал взад-вперед, начал то и дело перебивать девушку. Злат решил вмешаться.

– Нога! – с ходу перебил его юноша. – Она говорит, что у ее хозяина была копченая свиная нога! Он и пропал в тот день, когда понес ее куда-то.

Когда это произошло, можно было уже не спрашивать. Ровно три месяца назад, в то самое время, когда правоверные мусульмане отмечали Ночь Могущества, неизвестный человек совершил святотатство: швырнул в молящихся свиной ногой. Под утро городская стража нашла его задушенным. Да еще и переодетым в чужое. Начало истории так и кануло во тьму неизвестности. Было ясно лишь то, что прибыл тот человек издалека. То ли из Арагона, то ли с Майорки. Из закатных стран. И была та нога частью большой свиньи, которую кто-то тогда хотел подложить местным генуэзцам. Чтобы подкосить их богатую ордынскую торговлю.

Вот только каким боком здесь оказалась эта прекрасная воительница из тайного убежища в дремучей лесной глуши?

Девушка и не думала ничего скрывать. Откуда приехал к ним в леса этот человек, она не знала. Но язык тамошний он знал хорошо. О чем-то долго переговаривался с бабкой, у которой жила Юксудыр. Потом предложил поехать с ним. Посулил отвезти ее к родственникам отца, которые живут в Сарае. Когда приехали сюда, сказал, что они еще в степи, нужно ждать осени.

– Что за родня, не говорил?

– Я им должна была перстень отцовский показать.

Девушка сдернула с шеи шнурок. На нем висел массивный перстень с красным сердоликовым камнем. Злат поднес его к огню. Это была печатка. В отблесках пламени на кровавом камне темнела резная вязь.

– Квадратное письмо, – определил наиб. – На уйгурском. Знаешь, что здесь написано?

Девушка покачала головой.

– Как звали отца?

– Батыр.

– Надо же, как просто… А тебя, значит Юксудыр? Что это значит?

– Дочь лебедя…

– Дочь лебедя. Отец назвал?

Девушка кивнула.

– Давно он помер?

– Лет восемь как.

Злат спрашивал, Юксудыр отвечала, Илгизар переводил. Поэтому разговор все время повисал в мучительном ожидании. Один наиб знал, чем он закончится, – остальные это уже поняли. Наконец Злат протянул девушке ее перстень:

– Лебедями называют кунгратов. Монгольское племя. Из него мужчины Чингизова рода обычно берут себе жен. Мать Джучи, жена Чингисхана, была из этого рода. Сейчас они стоят у самого Золотого Престола. Могущественная Тайдула из них. Она твоя родная сестра. А твоего отца много лет назад в наших степях звали Кутлуг-Тимур. Он исчез в смуту, когда умер хан Тохта, и никто ничего о нем с тех самых пор не слышал.

VII. Как лаптой права угнать мяч царства

В очаг подкинули еще дров, и огонь запылал с новой силой. Котел унесли, и языки пламени теперь лизали самый свод печи. В зале стало светлей. Из темноты выглянули закопченные стены, под крышей на тяжелых балках показались из полумрака пучки каких-то сухих трав, связки вяленой рыбы и грубые холщовые мешки, перетянутые лыком.

Воцарилась тишина. Только угольки потрескивали, вспыхивая и мерцая.

Злат перекинул богатырский тулуп, принесенный хозяином, на скамью возле самого огня, между столом и очагом, и блаженно растянулся на спине, заложив руки за голову. Его юный помощник тоже перебрался ближе к печи, поджав под себя ноги и примостив на колени ковш с медом.

Хорошо было сидеть вот так, никуда не торопясь, и глядеть в загадочную глубину пламени. Или, как Злат, в темноту, словно скрывающую что-то неведомое разуму за границей света в сумраке под самой крышей.

Так и прошлое – то скроется во тьме минувшего, как канувший на дно камень, то вдруг, словно озаренное молнией, встанет перед глазами как живое.

– Вот ведь, снова догнала нас, брат Илгизар, эта треклятая свиная нога, – грустно усмехнулся наиб, – никак не отпускает. Ты копыто хорошо разглядел тогда? Может, это не свиная нога была, а чертова?

Юноша молчал, отхлебывая из ковша. Он вдруг воочию вспомнил эту самую копченую ногу, которую увидел три месяца назад в каморке наиба. Она висела на вбитом в стену кованом гвозде и пахла пряными заморскими травами, копченым салом. Пахла грехом. Запретное для правоверных мясо наполняло рот слюной вожделения и манило к себе в самый разгар священного месяца Рамазана – времени поста и воздержания. И тянуло за собой череду преступлений и смертей.

Наиб словно высматривал что-то в затаившейся под крышей темноте.

– Я ведь этого Кутлуг-Тимура хорошо знал. Он при Тохте был эмиром Сарая. Большой человек – куда до него нынешнему. Нашего хан поставил – хан и снимет, если что. А за тем стоял целый могучий род. Кунграты. Род царских невест. Или царских матерей, кому как больше нравится. На бабах и шею себе свернул.

Злат замолчал надолго, вспоминая. Потом сел, поджал под себя ноги и тоже устремил взгляд в огонь. Словно сами воспоминания начали жечь его и тревожить.

– Баялунь. Вот снова ее вижу как живую. Глаза умные и злые, словно у змеи. И голос ласковый такой. Будто и не говорит, а баюкает. А на лице и жилка не дрогнет. Только пальцы