– Ну, что ж, ничего так ничего, – вздохнула Барри. – Но если это не так, представляешь, какой поднимется шум?

– И все-таки я не понимаю. – Дэйли покачал головой. – С чего ей вдруг убивать собственного ребенка, да еще после того, как она почти отчаялась забеременеть?

– По-моему, мы об этом уже говорили. Пресловутый синдром Мюнхгаузена.

– Только не она, – решительно возразил Дэйли. – Женщины, страдающие этим расстройством, обделены вниманием. Они ищут сочувствия. А Ванесса Меррит? Господи, да она почти принцесса Диана, только на американский манер. И уж вниманием точно не обделена, во всяком случае, вниманием прессы.

– А если речь о тех, кто ей дорог?

– Ты о президенте? Думаешь, муж отверг ее, и она пошла на это, чтобы привлечь к себе его внимание?

– Возможно.

– Но маловероятно.

– Но возможно, – с нажимом повторила Барри. – Вспомни, как весь мир сочувствовал Джеки Кеннеди, когда она потеряла маленького Патрика. На нее тогда все чуть ли не молились.

– Ну да. А представляешь, если бы он был ее первенцем?

– И эта трагедия во многом способствовала тому, что она превратилась в легенду. Возможно, нынешняя первая леди позавидовала и решилась на этот шаг, потому что ей не хватало нимба вокруг головы?

– Ладно, давай другую теорию, – отмахнулся Дэйли.

– ВИЧ. Что, если один из супругов является носителем вируса? У ребенка тест мог оказаться положительным. Миссис Меррит не могла рисковать – представляешь, какое унижение, когда весь мир полощет твое грязное белье?

– Еще одна слабенькая теория, – фыркнул Дэйли. – Если кто-то из них ВИЧ-инфицирован, это так или иначе выплыло бы наружу, еще когда она носила ребенка. Насколько я помню, президент сдал все необходимые анализы. Такое не скроешь.

– Да, наверное, ты прав. – Барри немного подумала. – Может, причина настолько банальна, что мы ее просто не видим? Возможно, мотив лежит на поверхности? Что, если дело в обычных семейных неурядицах? Она производит впечатление женщины, которая привыкла получать все, что захочет. Которая не станет мириться с тем, что ею пренебрегают.

– Что ты имеешь в виду?

– Она убила сына, чтобы наказать президента за измену.

– Возможную измену. Пока это только слухи.

– Будет тебе, Дэйли! – Барри театрально закатила глаза. – Журналистам известно, что он не пропускает ни одной юбки. Просто его пока не застукали в постели с какой-нибудь голой девицей, но это всего лишь вопрос времени.

– Вот когда застукают, и бригада «Шестьдесят минут» запишет все на видео, а Майк Уоллес[4]растрезвонит об этом на весь мир, тогда и поговорим. А пока это просто грязные слухи.

– Ну, миссис Меррит наверняка знает правду.

– Естественно, знает. Но она будет по-прежнему улыбаться и делать вид, что понятия ни о чем не имеет, как это делали жены всех политиков со дня сотворения мира.

– Знаешь, я почти уверена, что поводом стала ярость отвергнутой женщины.

Дэйли задумчиво пожевал нижнюю губу.

– Барри, эта передача привлекла к тебе внимание коллег по цеху. Заметь – благожелательное внимание, – подчеркнул он.

– Если мне и суждено оказаться в центре внимания, то не благодаря ей.

– Ты уверена? Передача имела большой успех, настолько, что заставила всех забыть о твоем ляпе с судьей Грином, и в очередной раз доказала, насколько ошиблись те, кто поспешил списать тебя со счетов. Да, ты заслужила сладкую конфетку, но не жадничай. Уверена, что не пытаешься высосать из пальца невероятную историю, лишь бы привлечь к себе внимание? Может, ты просто пытаешься воспользоваться этим, как возможностью вырваться из толпы посредственностей и заявить о себе?

Барри уже открыла было рот, чтобы ответить возмущенным и решительным «нет», но передумала. Неужели она подтасовывает факты ради собственных целей? Может ли быть, чтобы профессиональные амбиции повлияли на ее объективность? Или, что еще хуже, у нее появилась привычка хвататься за непроверенную версию ради того, чтобы поведать публике очередную сенсацию?

– Нет, конечно. Я стараюсь быть объективной – просто пытаюсь увидеть ситуацию под разным углом. Женщина потеряла ребенка. Поверь, я всей душой сочувствую несчастной матери. Мы считаем ее жертвой безжалостной судьбы, а она может быть жертвой необъяснимой злобы, которая и толкнула ее совершить худшее преступление из всех, которые только можно представить. Возможно такое? Вот это и не дает мне покоя.

– Вся эта история дурно пахла с самого начала. Почему она позвонила и пригласила меня на кофе? Насколько мне известно, ни один журналист никогда не удостаивался подобной чести. Во время разговора она все время ерзала, говорила полунамеками… как будто хотела о чем-то сообщить, но не могла сказать прямо. Например, признаться в убийстве.

– Будь это другая женщина, а не первая леди, я бы не стала ждать так долго, а сразу бы приступила к расследованию. Я считаю, что просто обязана копнуть глубже. И как бы высокопарно это ни звучало, я уверена, что выполняю свой гражданский долг.

– Ладно, – кивнул Дэйли. – У меня только один вопрос.

– Валяй.

– Какого черта ты все еще тут сидишь?

После недели проверок различных версий, которые неизменно оканчивались тупиком, Барри слегка поостыла. Все попытки выяснить, что же кроется за таинственной смертью маленького Роберта Раштона Меррита, не принесли ничего, кроме усталости и разочарования. Она проверила каждую теорию, которая пришла в голову им с Дэйли, но все они оказались ошибочными. Она оказалась в заколдованном кругу: история требовала всестороннего расследования, но это неизбежно привело бы к огласке, что вызвало бы шум в прессе.

Что еще хуже, простата Хови, похоже, опять взбунтовалась – естественно, он не упустил возможности посвятить Барри во все неприятные подробности – в итоге ее босс ходил мрачный, как туча, и ко всему придирался. Он злился, поскольку ее передача имела невероятный успех, завидовал свалившейся на Барри славе, спихивал ей задания, от которых отказывались другие репортеры, после чего пускал ее репортажи в эфир в самое неподходящее время. Барри старалась его не раздражать – не прекословила и все материалы сдавала точно в срок, чтобы оставалось время заняться тайной, не дававшей ей покоя уже который день.

Одна мысль о том, что первая леди могла убить собственного ребенка, казалась изменой родине. А кстати, как в наши дни наказывают за измену? Вешают на глазах разъяренной толпы? Или просто вызывают расстрельную команду?

Вскоре Барри стала опасаться, что это не у Ванессы Меррит, а у нее самой началось психическое расстройство. Ей слышались какие-то голоса, она пыталась найти скрытый смысл в ничего не значащих событиях. Она понимала, что нужно как можно скорее покончить со всеми этими глупостями и сосредоточиться на заданиях, которыми исправно снабжал ее Хови, – ведь ее звезда, которая взошла после выхода в эфир той передачи, могла неожиданно погаснуть и превратиться в «черную дыру», способную поглотить и ее карьеру, и ее саму заодно.