местам расставит. Учёбу только не бросай.

– Я не хотел быть врачом. Это Наташка за меня решила.

– Найди то, что по душе тебе. Профессий много. Юрист, инженер, маркетолог… Выбирай любую.

– И кто из них умеет воскрешать мёртвых?

– Никто. – Папа мотнул головой. – Но у тебя нет за плечами миллиона долларов, на которые можно жить всю жизнь и не работать, да и мать твоя уже не девочка. Грузчиком ты долго не проработаешь. Грыжа, артрит… Жизнь – это выбор, сынок. Вот и сделай свой выбор. Но сделай его в сторону жизни, потому что Наташа, хотела бы, чтобы ты жил, а не чах как её хризантемы на окошке. Живи. И живи ради себя. Просто ради жизни, и постепенно в ней появится смысл…

Глава пятая

Я ждала суд так же сильно, как папа и Ромка. Правда, с одной стороны, я до чёртиков боялась его, потому что беспокоилась за Ромку, который во время заседания мог выкинуть какую-нибудь глупость, но, с другой… С другой, я хотела посмотреть в глаза мальчику, сбившему меня, и понять, какие чувства испытываю к нему. Вдруг они сродни тем, что питает Савва к «Демидычу»? А если нет, то поменяются ли они в худшую сторону, если судья вынесет слишком мягкий приговор?

В последнее воскресенье перед судом я так много думала над этим, что пришла в полнейшее уныние, а потому, не найдя лучшего занятия, отправилась на перекрёсток Братьев Райт поговорить с Саввой, однако так и не нашла его. Улица в тот час своей пустотой напоминала кошелёк нищего: впереди маячили всего два собачника, которые с гордостью выгуливали гладкошёрстных такс. Досадуя на ни в чём не повинных животных, я уже засобиралась домой, но тут случайно заметила его. Он появился ниоткуда, как призрак, и шаркающей походкой направился к ящичку с гвоздиками. Всё такой же: в замызганном плаще, нечёсанный, нестриженный, грязный, только на этот раз вроде как в трезвом уме и твёрдой памяти. По крайней мере, никакую тарабарщину он не нёс. Протёр важной тряпкой фотографию Саввы, смахнул пыль с ящика, самые плохие цветы выбросил и заменил их новенькими ромашками. «Странно, – прикусив губу, размышляла я, наблюдая за ним с соседней улицы. – Неужели все эти годы именно «Демидыч» заботился об уголке Саввы, делая так, чтобы мальчика не забыли?..»

У столба «Демидыч» пробыл недолго, постоял, погладил ящик и повернул направо. В сторону церкви. Пойти за ним я, естественно, не могла. Испугалась. Вряд ли призраки вот так запросто могут заявиться в храм. Наверняка на дверях там специальная магическая защита, которая отгоняет всякую нечисть. Конечно, назвать себя нечистью язык не поворачивался, но проверять магическую силу церковных дверей тоже особого желания не возникало, поэтому, окончательно отчаявшись, я побрела домой.

Не знаю, хорошо это или плохо, но после ночи в участке и разговора с Саввой, я начала видеть других призраков. Ими буквально кишел весь город.

Полупрозрачные мужчины, женщины и дети оказывались в магазине, на улице, в полиции и даже в подъезде, где располагалась папина квартира. Кто-то вёл себя спокойно, кто-то презрительно отворачивался, а кто-то разглядывал меня так, словно я была редким экземпляром экзотической коллекции. Тем не менее, кроме Саввы, со мной никто заговаривать не пытался, я тоже к этому не особо стремилась, хотя и искала возможность узнать о существовании людей-медиумов. С каждой минутой этот вопрос волновал меня всё сильнее. Пока я не задумывалась о том, что буду делать, если вдруг встречу кого-нибудь из них, но всеми правдами и неправдами пыталась отыскать такого человека или получить подтверждение, что медиумов не существует.

Вечер сменился ночью, и Ромка наконец уснул. Я забралась с ногами в любимое кресло и принялась считать звёзды на чёрном небе, а когда они кончились, перешла на окна. Ближе к утру я впала в какое-то странное оцепенение, а, очнувшись, поняла, что стала чуть прозрачнее, чем была накануне. Как правильно заметил Сава, черви хорошо знали свою работу и жалеть ничьё тело не собирались.

Будильник прозвенел в пять пятьдесят. С тех пор, как я умерла, Ромка ни разу не прикасался к нему. Его стали раздражать любые посторонние звуки, а потому мой муж научился просыпаться сам, но сегодняшним утром, видимо, решил сделать исключение. С непривычки я ойкнула, он запутался в одеяле, но пришёл в себя быстро. Надел белую рубашку и чёрные брюки со стрелкой. Почистил зубы и позавтракал бутербродами с сыром. На кладбище не пошёл, а прямиком направился в суд, где, прислонившись к стенке, сидели папа и Оксана Леонидовна. В зал их запустили быстро, а затем под конвоем ввели его. Я усмехнулась. К заседанию он начисто сбрил бороду и совсем превратился в мальчишку не старше пятнадцати лет. Смуглая кожа, тёмные глаза, чёрные, как вакса, волосы. Отросшая чёлка заканчивалась мелкими завитками у широких бровей, сходящихся на переносице.

Его отец пришёл последним. К папе и Ромке подходить не стал, хотя и смотрел на них долгим, по-собачьи просящим взглядом. Папа прикрыл глаза и потёр рукой подбородок. Ромка отвернулся и с силой сжал зубы, по всей видимости, чтобы не наговорить лишнего. Я, к своему удивлению, не чувствовала ни злости, ни ненависти – только жалость. Жалость к себе и к этому мальчику.

Ветер за окном трепал верхушки деревьев. Мальчик, убивший меня, без конца смотрел на свои искусанные ногти. Секретарь трижды произнесла его имя прежде, чем он откликнулся. Тимур Алишеров. Ромка напрягся, Тимур вогнал голову в плечи, словно пытался уменьшиться в размерах. Из специальной комнатки вышел судья. Все встали. Краем глаза я успела заметить, что судья – женщина, не молодая, но вполне красивая, с короткой стрижкой и большими голубыми глазами.

– Сегодня слушается дело №367, – начала она, а я зажмурила глаза и закрыла руками уши…

***

– Так что у тебя с Ивановым? – шёпотом спросила Марина Князева, лукаво подмигнув мне правым глазом.

– Ты бы в учебник чаще глядела и больше Людмилу Николаевну слушала, – так же тихо ответила я, пряча пылающие щёки за конспектом по обществознанию.

– Ой, будто я про права и свободы человека ничего не знаю. – Марина надула губы и на секунду состроила обиженную гримасу, но потом, сменив гнев на милость, опять принялась за старое. – Ну, расскажи, а! Интересно ведь. Значит, у вас «любофф»?

При слове «любофф» мне захотелось расхохотаться. Я прикрыла рот ладошкой и мысленно сосчитала до десяти. Людмила Николаевна, приподняв очки, строго посмотрела на нашу парту – Марина поёжилась и