В душе у опера зародились невнятные надежды на то, что всё обойдётся и от заявления потерпевшая откажется. Немного подумав, он спросил:

— А пришли зачем? Только сообщить?

— Нет, конечно, — Светлана Васильевна засуетилась. — Курточки принесла, они же без них разбежались, стервецы, — рука женщины указала на два пакета у ног. — Мамки ведь наругают, если домой раздетыми придут. Октябрь как-никак. Вы уж им отдайте, если обратятся...

— Отдадим, — клятвенно заверил Серёга. — И попросим ума в задние ворота всыпать.

— Оно и правильно, — неожиданно согласилась Неманежина. — Раньше ремень — первое дело был! И ничего, и в космос летали, и БАМ построили. А теперь, — она в сердцах махнула мощной рукой, — чадолюбие сплошное. Они и дуреют... Пойду я, — потерпевшая встала, достала из сумочки небольшую визитку и положила на стол. — Если что — звоните.

Выпроводив тётку и вздохнув с облегчением, перетряхнул курточки. В карманах оказался стандартный набор малолетки: спички, зажигалки, дешёвые сигареты, обёртки от конфет, всевозможные бумажки, скорлупа от семечек, немного мелочи. Подумав, вынес барахло на помойку. А вот визитку, самую простую — ФИО и номер телефона, припрятал в карман до поры.

Иванову было стыдно перед этой доброй женщиной. Стыдно за собственное бессилие, за невозможность защитить ту, которая, против сегодняшнего обыкновения, не тыкала камерой смартфона ему в лицо, с воплями требуя «всех найти и расстрелять», не угрожала, не козыряла высокопоставленными знакомыми. Она просто их простила, дураков малолетних. А это стоит много!

Почему Серёга тогда решил это дело так не оставлять — опер и сам не понимал. Просто знал — поступает правильно.

На следующий день, сменившись с дежурства, он позвал пару приятелей из отдела и наскоро обрисовал им ситуацию, а затем предложил немного восстановить справедливость. Виталика знали все, потому особых возражений не последовало.

... Опера поймали малолетнего урода прямо во дворе детдома и, не церемонясь, скрутили в бараний рог. Смешко пытался кричать, плеваться, даже укусить попробовал. Только куда ему, сопляку, против тёртых жизнью сотрудников розыска!

На вопли из здания высыпала половина воспитанников. Подходить мелкие боялись, издали пожирая глазёнками такое невиданное зрелище: «правильного пацана по беспределу ломают». Подтянулись и педагоги.

— Детей уведите, — крайне хамским тоном (с закосом под делового) приказал Иванов. — У нас тут разговор намечается...

— Но позвольте! — попробовал возмутиться незнакомый пузатый мужик в мятом костюме, видимо, один из учителей. — Что происходит?!

К этому моменту приятели опера уже оттащили брыкающегося Виталика за школу.

— Справедливость, — радостно ответил опер и показал зажатый в руке солдатский ремень с бляхой. — Вот, воспитатель родом из СССР. Батин, по наследству достался.

— Вы его будете бить? — почему-то шёпотом спросил пузан.

— Воспитывать. Вы же не справляетесь. И вообще, шли бы вы отсюда. Уроки, наверное, сейчас идут. Вернётся к вам ваш Виталичек, минут через десять. Да! Снимать на камеру не советую. Не надо.

Откровенно злой вид крепкого парня напомнил всем присутствующим о том, что поговорка «моя хата с краю» иногда очень разумна. Да и не было здесь человека, готового бескомпромиссно стать грудью на защиту Смешко. Всех он достал.

— Мы этого так не оставим, — угрожающе брякнул мужчина и первым вернулся в здание. За ним потянулись и остальные.

Ничего не ответив, Серёга поспешил за приятелями. Нашёл он их в глухом, невидном со стороны углу, за хозпостройками. Малолетка стоял на коленях и откровенно трясся от страха — он впервые в своей безмозглой жизни столкнулся с неприкрытой, враждебной силой.

— Ну что, насильник хренов. Сейчас мы тебе курсы благородных манер устроим, — прорычал опер. — Ставьте его на четыре кости и рот тряпкой зажмите!

А дальше была экзекуция. Старый ремень со звёздной бляхой не знал слов пощады и всепрощения, а просто делал своё воспитательное дело в районе филейных частей ублюдка.

Один из коллег, по просьбе Иванова, снимал сеанс наказания на смартфон. Грамотно снимал, без лиц. Только перекошенная от боли и ужаса физиономия Виталика пару раз попала в кадр.

Закончив порку, Серёга веско, утверждающе объявил:

— Слышь, козлина! Если ещё раз ты, гнусь, хоть кого-то обидишь или чего украдёшь — так легко не отделаешься! В бабское платье нарядим, палку полицейскую в очко вставим и сфоткаем для памяти. И пойдёт та фотография за тобой по жизни, как приклеенная. А там потом сам объясняй по понятиям, что тебя по беспределу опустили! Усёк?!

— Да, — проблеял Смешко, заливаясь слезами. Он до сих пор не верил, что с ним, с «правильным», как он считал, пацаном могло такое произойти. И своим звериным чутьём законченного ублюдка понимал — эти дядьки не шутят. Сказали — сделают.

— И «нахалку» тушью оформим — три точки на лбу, чтобы приличные люди от тебя не законтачились! — добавил один из коллег.

Оставив обмочившегося во время порки Виталика запивать обиду слезами, быстро покинули территорию. Как потом стало известно, малолетку, по его просьбе, перевели в другой детдом, в другом городе. Больше о нём Серёга ничего не слышал. Сидит, наверное, понятия на практике изучает...

А через пару дней Иванов позвонил по номеру на визитке, оставленной Неманежиной. Договорились встретиться у неё на работе.

В назначенный час опер прибыл по указанному в разговоре адресу и с удивлением обнаружил, что попал в региональный офис одного очень известного оператора мобильной связи. Молчаливый охранник провёл его на тихий этаж с суперсовременным ремонтом, открыл дверь в один из кабинетов. Там, в глубине, за офигенно дорогим, размером с диван, ореховым столом восседала потерпевшая.

— Здравствуйте, — ласково улыбнулась женщина, — Проходите. Вы в прошлый раз не представились.

— Сергей. Сергей Иванов, — чувствуя непреодолимое желание вытянуться чуть ли не во фрунт, промямлил опер. Ну робел он ещё в высоких кабинетах. — Я к вам по поводу того случая...

— Да вы присаживайтесь, — Светлана Васильевна указала на два кожаных кресла у стены. — Чай, кофе?

— Нет, спасибо. Я, собственно, вот... — и включил видеозапись на смартфоне.

Неманежина досмотрела до конца, не выразив на лице абсолютно ни одной эмоции. Затем сказала:

— Жалко дурачка, но воспитывать нужно.

И больше она к этому вопросу никогда не возвращалась.

Хотевшего было откланяться Серёгу женщина мягко, но властно, остановила, усадила в кресло и напоила чаем. А дальше беседа завязалась сама собой, как с доброй, понимающей тётушкой. О жизни, о работе, о разном. Успели и посмеяться, и даже раскрыть немного душу друг другу. Успели даже перейти на «ты», совершенно не обращая внимания на разницу в возрасте.