– Геня, передай! – кричит П.Н. по-футбольному.

Я покорно передаю ему пас, то есть портфолио, и П.Н. поднимает его вверх, словно школьный учитель, демонстрирующий классу особо ценное наглядное пособие.

– Великолепная штука, – П.Н. никак не угомонится.

А Дод Колымажский тем временем тихонько кашляет.

– Простыл? – шепчу я.

Дод качает головой, а потом крутит пальцами в воздухе, будто набирая телефонный номер. Странно, телефонов с крутящимися циферблатами в стране почти не осталось, а привычка изображать «звонок» таким способом – живее всех живых. Двадцатипятилетний Колымажский – представитель следующего за мной поколения; у парня большое будущее. Я ему доверяю. И звоню в первую же свободную минуту.

Мы встречаемся перед курилкой – я как недавно распростившаяся с пакостной привычкой не переступаю порога самой вонючей комнаты канала.

– Эти перепелки… – задыхается Дод. – …эти ее перепелки – это же твой рецепт, Геня! Из позапрошлогоднего эфира. Кажется, март, да точно – март! Посмотри в архиве. Она просто заменила фенхель цикорием. И добавила к соусу сушеные грибы.

У Дода феноменальная память – не зря он почти три года возглавлял мой фан-клуб. И, став ведущим, Дод сохранил ко мне настолько трепетное отношение, насколько это вообще возможно для человека, поднявшегося на качественно новый, как любит говорить наш Юрик, уровень.

Тут дверь курилки раскрылась, обдав нас с Додом зловонной волной, и навстречу вышли моя ( не моя, не моя – надо привыкнуть к тому, что она уже совсем даже не моя ) Иран и Юрик. Как в детском саду, парами, за ними следовали Ека и Пушкин.

Столкнувшись с нами, этот парный поезд резко затормозил, улыбки на лицах съехали набок, а слова испарились на полувздохе.

– Геня, здравствуй… – лепечет не моя Иран, пронзая взглядом ничем не замечательные боты Дода Колымажского.

– Привет, зайчик, – бодро отзываюсь я. Иран, надеюсь, помнит о том, что зайчиками я называю только самых лучших! (Тот Человек, кстати, всегда и всячески открещивался от моих «зайчиков», утверждая, что животное это – трусливое, мелко-дрожащее и немое – ему категорически неприятно). Меньше всего в жизни мне хочется показывать предательнице Иран со товарищи, будто я страдаю от ее отсутствия.

– Генечка, – это мне кланяется Юрик, опуская лысоватый черепок: древняя привычка хореографического детства.

Подобно всем высоким женщинам, я вижу много лишнего в жизни – пыль на верхних полках и чужие залысины. А Юрик, как все мужчины, в детстве занимавшиеся бальными танцами, на всю жизнь сохранил привычку осанисто держать спину, стучать каблучком и кланяться женщинам.

Пушкин без лишних слов целует меня в щеку, обдав мятно-табачным запахом, а Ека, не разжимая губ, улыбается.

– Геня, у нас три минуты, – в комнату врывается ураган Ирак.

Она нервничает, словно мы работаем в прямом эфире, а ведь на самом деле все выпуски программы «Гениальной кухни» – стопроцентная запись. Сейчас мы снимаем то, что вы увидите через месяц – пока вы смотрите отснятые нами кадры, я буду готовить новые выпуски.

– С вами Геня Гималаева и программа «Гениальная кухня». – Я искренне улыбаюсь внимательному глазу камеры. – Сегодняшний выпуск целиком посвящен нашей с вами любимой птице. Итак, пять новых блюд из курицы, которые вы скорее всего никогда не готовили. Полетели!

в которой продолжается разговор о курице, а также заводится речь о стереотипности мышления, плагиате и воровстве

Если бы это не вы, а я читала книгу о самой себе, то меня, как, вероятно, и вас, беспокоил бы вполне законный вопрос: почему успешная и уверенная в себе телеведущая, опытный кулинар и взрослая женщина позволила самозванке-самобранке окопаться у себя под самым носом?

Эх, читатель… Какой смысл рассуждать об этом теперь, когда мы с Екой сидим в лучшем ресторане Местре и смотрим, как носятся по залу толстяки-официанты, отдуваясь под тяжестью подносов. Теперь, когда время упущено и выиграть я не смогу, даже если прыгну выше собственной головы и сорву в полете муранскую люстру… Да, я вела себя глупо и по-детски, и еще я жутко боялась показать окружающим, как сильно переживаю Екино вторжение – ведь если бы я стала явственно нервничать, все поняли бы, как сильно я зависела все это время от общественного мнения. Добавьте сюда проклятую интеллигентность, которая хочешь не хочешь в некотором количестве входит в состав моей крови, и поймете, почему в решающий момент я не смогла включить на полную мощность собственную стервозность, которая также имеется в крови.

Так и получилось, что я в те дни была не столько борцом, сколько «свидетелем умиленным» всего творившегося и с моей карьерой, и с моей судьбой.

Куриные бои – как их назвали позже с легкой руки Пушкина – не вызвали полноценного скандала только потому, что об этом позаботились специально озадаченные люди. Бои эти и без того наделали такого шума, что даже П.Н. вынужден был прервать лакомый устрично-блинный отпуск и вернуться в родные шпинаты. Такого прежде не случалось, П.Н. запросто покидал пульт управления, оставляя штурвал проверенным временем людям – прежде всего Пушкину и мне.

Да, еще у него есть правая рука (за которую, как утверждает П.Н., можно легко отдать и левую) – тихая Аллочка Рыбакова, покорно отзывающаяся на Эллочку, Анечку и даже Адочку. Эта нежная с виду особа на самом деле скроена из крепчайшего огнеупорного сплава, который не страдает ни от временного безденежья, ни от вынужденного одиночества, ни от вечных, почти метеорологических перепадов настроений руководства. Психологическая устойчивость Аллочки – одна из загадок, которые, я полагаю, человечество не в силах разгадать. А еще Аллочка готовит отменный борщ, это признает даже П.Н., известный борщевед. Борщ у Аллочки – пылающий и жаркий, как оголенное сердце, но сама она источает холод прямо-таки в промышленных масштабах. В отсутствие П.Н., любившего погонять по планете, Аллочка вместе с нами рулила каналом – мы с Пушкиным сверяли с ней свои планы и эфиры.

И все у нас было прекрасно, как в Аллочкином борще, покуда на сцене не появилась Ека со своими курицами. А я – со своими.

В тот роковой день мне, как всегда, ассистировали пятеро, не считая Ирак и Славочки со помощники. Место Иран вызывающе светилось пустотой. Пять новых рецептов, красиво отпечатанных на цветной бумаге, Ирак прижимала к груди обеими руками.

Фаршированные черносливом желудки, крылышки в маринаде из крыжовника с терияки, запеченная курица с кумкватами, рисом и кешью, прозрачный, как креветка, бульон с пирожками из куриных печенок и хрустящие чипсы из куриной кожи. Подготовленные продукты с тщательной небрежностью выложены на блюда и разделочные доски – два года назад я пригласила дизайнера по интерьерам, который каждые три месяца заново оформляет студию для съемок. Вначале пришлось с ним изрядно пободаться – дизайнер питал слабость к живым цветам и совал их повсюду (а я не люблю ни живые цветы, ни мертвые), но теперь мы вполне довольны как друг другом, так и нашей общей студией.