— Ваш корабль много ценного вез, верно? — спросил Докинс.

— Ну уж никак не слитки золота, уверена. Шелка, драгоценные камни, слоновая кость, редкие породы дерева — это было на борту.

Нет ничего опасного в том, что она рассказала им о грузе. Он все равно лежит на дне и непоправимо испорчен морской водой.

— Вы что, из Индии приехали? — спросил один из мужчин.

Люк стал поглаживать ее шею так, как если бы гладил охотничью собаку в ожидании стаи уток. Эйврил склонилась к нему, опустив веки… И заставила себя сосредоточиться.

— Да, из Индии. Я прожила там почти всю жизнь.

— А тигра видали когда-нибудь?

— Я многих видела. И слонов, и огромных змей, и крокодилов, и обезьян.

— Небеса! Вот я бы повидал их! А вы катались на слоне?

Они спрашивали, она отвечала. Так почти двадцать минут. Она чувствовала себя спокойнее в их присутствии. Почти так же спокойно, как с собой наедине. Затем поймала на себе взгляд Докинса и почти зримо отпрянула. То, о чем он думал, откровенно читалось в его взгляде, и она всем телом прижалась к Люку. Его рука замерла.

— Что? — чуть слышно произнес он.

— Ничего.

Он встал, заставив и ее встать:

— Пора показать тебе, что надо выстирать. Тимминс, ведро горячей воды и ведро холодной из колодца.

— Вы, надеюсь, понимаете, что я никогда в жизни не стирала одежду, не говоря уже о мужской одежде, сказала Эйврил, когда они вернулись к зданию старой лечебницы.

— С мужской должно быть меньше хлопот, — произнес Люк. — Никаких оборок или кружев, ткань прочнее.

— Засаленнее и грязнее, — парировала Эйврил.

Она подняла руку и коснулась своей шеи в том месте, где он гладил ее. Кожа была теплой и мягкой. Это прикосновение вызвало дрожь, смутившую ее. «Не хочу останавливать эту ласку», — поняла она, устыдившись собственных мыслей. Что с ней происходит? Была ли она все еще без сознания, или же это последствия шока, инстинкт поиска сильного человека, который мог бы ее защитить?

— Вы — воинственная маленькая леди, не так ли? — спросил Люк, когда они вошли в лачугу.

— Я на войне, — отрезала она. — И отнюдь не маленькая, а более чем среднего роста.

— Хм… — произнес он и повернулся, прижав ее к стене своим телом, — нет, вы нисколько не малы.

— Уберите руки от моих… грудей!

— Но они восхитительны…

Он обхватил их своими широкими ладонями, и она почувствовала легкие движения его пальцев сквозь полотно рубашки.

— Нет! — взмолилась она, обращаясь скорее к своему телу, которое вновь выходило из ее подчинения.

— Но вам это нравится. Смотрите.

Сгорая от стыда, она посмотрела вниз, ее соски туго натягивали ткань, изнывая от удовольствия и требуя ласки.

— Я не могу сделать так, чтобы вам это не нравилось, и вы не можете.

Напряженная выпуклость на его штанах была слишком заметна, и, когда Люк чуть повернулся, она вспомнила уроки своих братьев. Но его реакция была быстрее. Не успела она поднять колено, как он уже плотно прижал ее к стене:

— Маленькая ведьма!

Хотя она и попала в ловушку, но смогла взять ситуацию под контроль. Правда, возможно, просто успела привыкнуть к ощущениям. Она обнаружила, что не хочет сопротивляться: коснулась языком уголка его губ, затем прикусила его нижнюю губу почти до крови. Он зарычал и прижался к ней бедрами, явно желая, чтобы она почувствовала, что с ним происходит.

Эйврил позволила целовать ее, ощущая одновременно желание и боль, несмотря на то что часть ее сознания кричала: «Остановись!» Ей сегодня снова спать с этим человеком, и как, скажите на милость, ему сдерживаться после этого?

— Будь оно все проклято! — сказал Люк, посмотрев на нее сверху вниз потемневшими глазами, учащенно дыша. — Кажется, вы посланы жестоко испытать мою силу воли.

Дверь за ними распахнулась, и он отвернулся от нее так резко, что она едва не упала.

— Вон туда, на стол, Тимминс.

Матрос поставил ведра в указанном месте и вышел. Эйврил затаилась за дверью, стараясь быть незаметнее тени. «Должно быть, он догадался, что здесь происходило», — подумала Эйврил, чувствуя, что лицо ее пылает.

— Я не стану более заниматься ничем подобным! — сказала она, оставшись наедине с Люком. — Я не могу. Я не понимаю, почему все это меня вообще волнует. Я в сознании, я не флиртую. Вы мне даже не нравитесь! Вы огромный, уродливый, жестокий и…

— Уродливый?

Люк остановился, перебирая кучу белья в углу, и поднял бровь. Никакие другие ее слова, по всей видимости, не произвели впечатления на него.

— Ваш нос — просто какой-то переросток.

— Он призван уравновешивать мою челюсть. Она досталась мне в наследство от отца. — Он бросил на стол ком одежды. — На полке есть мыло.

— Вы меня не услышали? — требовательно спросила Эйврил, встав у него на пути и уперев руки в бока.

— Я все слышал. — Люк вновь схватил ее и поцеловал с такой страстью, что она отшатнулась назад и рухнула на кровать, когда он отпустил ее. — Я просто не намерен выслушивать ваши слова о том, как вы нервничаете. Вам предстоит справиться со всем этим барахлом. Убедитесь, что воротники и манжеты отстираны как следует. Высушить одежду можно на кустах на склоне соседнего холма. Только все время держитесь так, чтобы дом был между вами и морем.

Эйврил уставилась на дверь, закрывшуюся за ним, и вспомнила слова, которые произносили моряки на борту «Королевы Бенгалии». Как было бы здорово разразиться сейчас потоком брани.

Кастрировать, выпотрошить и облить кипящей смолой некоего джентльмена. Тогда бы она испытала подобие удовлетворения. На секунду она представила все это. Затем ощутила потребность что-то сделать, раз уж подвергнуть пыткам Люка невозможно. Она скинула с себя кожаный жилет, засучила рукава и отправилась на поиски мыла. Жаль, нет крахмала под рукой, иначе она сделала бы его одежду такой жесткой, что он не смог бы неделю даже присесть.

Она начала разбирать одежду, бормоча слова мести. Вещи были не сильно грязные. Капитан явно привередлив по отношению к своему белью. Она чувствовала его запах, он взволновал ее. Интересно, нормально ли быть настолько поглощенной мужчиной, что один вид его рубашки заставляет думать о его теле?

Эйврил отыскивала пятна, оттирала их мылом и бросала одежду в горячую воду. Как долго вещи должны мокнуть в ней? Она жалела, что не обращала должного внимания на индийских женщин, которые стирали белье в реках и всегда отстирывали безупречно, даже в мутной воде.

Она застирывала манжеты на одной из рубашек, но вдруг остановила себя. Невероятно, она окружает своего врага такой заботой?! Нет уж, пусть сам занимается стиркой своего белья и чего только ему вздумается! Однако она вспомнила, что одета в его же рубашку, и, по его словам, последнюю из чистых. Значит, если она не справится со стиркой, то одно Небо знает, когда получит сменную одежду.