– Ничего не бойся... Будь собой... Делай то, что тебе хочется, потому что сейчас так надо... сейчас нельзя иначе... иначе преступно...

И она рассмеялась нервным и одновременно счастливым смешком, а потом протяжно вскрикнула, целиком переливаясь в звук, выплескивая в этом крике всю свою растревоженную женскую сущность... Потом она опять целовала его и водила раскрытыми ладонями над его телом, как чувствительными радарами, опуская их на те места, откуда исходили чувственные токи. Он слегка дергался от ее прикосновений и тоже тихо смеялся, и подавался всем телом за ее ладонью.

И долго еще в сизоватой дымке белой ночи сплетались их тела и смыкались губы. Обоим казалось, что они больше никогда не смогут оторваться друг от друга, ибо никогда не утолить желания, снова и снова накатывающего горячими волнами.

– Это непостижимо... – прошептала измученная Алена, уткнувшись Астахову в плечо.

– Что именно? – спросил он, и она по голосу поняла, что он улыбается.

– Ну... все это... то, что сейчас произошло...

– Ты недовольна?

Она поцеловала его возле уха и с легким упреком произнесла:

– Ты не должен так говорить...

– Хорошо, не буду... Тем более что ты права... Еще сегодня утром я не подозревал, чем закончится день.

Алена отлепилась от него, легла на спину и, уставившись в потолок, сказала:

– А Раиска догадывалась... Можешь себе такое представить?

– Как догадывалась? – удивился Астахов.

– Она сказала, что... в общем... давно все про тебя поняла...

– И что же она поняла? – Он навис над ней, жадно оглядывая ее лицо.

– Сначала ты скажи, каким образом оказался на дне ее рождения!

Астахов рассмеялся и тоже упал на спину.

– Не могу тебе точно сказать... Она, твоя Раиска, оказалась жутко настырной особой... Она несколько раз попадалась мне в транспорте. Сама заговаривала... Хохотала... Надо ей отдать должное: она очень легкий собеседник. И, знаешь, как-то слово за слово, с юмором, пригласила на день рождения... Я и не заметил, как согласился... Между нами ничего такого не было... Я сегодня утром, между прочим, очень твердо решил не ходить к ней на день рождения, а потом мне показалось, что это будет для Раисы обидно. Она ведь ничего особенного от меня не хотела. Не на свидание звала, а в гости, где еще много народу будет. Вот, собственно, и вся история...

– Врешь ты все! – выпалила Алена.

– В смысле?

– А в том смысле, что нельзя было не понять, зачем тебя приглашают. И день рождения мог оказаться всего лишь предлогом. Ты мог прийти в гости и оказаться с Раиской один на один. Разве не так?!

– Знаешь, я почему-то был уверен, что не окажусь один на один...

– А если бы оказался? Сейчас лежал бы в постели с ней?

Астахов сразу не ответил, что показалось Алене очень обидным. Она отвернулась от него и даже укрылась с головой одеялом, потому что поняла: сейчас заплачет, горько и безутешно. Он рывком сорвал с нее одеяло, несколько раз поцеловал в спину и сказал:

– Думаю, что все произошло так, как должно было произойти.

– Но Раиска красивее меня, – буркнула Алена. – Одна грудь третьего номера чего стоит!

– Мне не нужна ее грудь... Мне всегда нравились хрупкие женщины, такие, как ты...

Он осторожно, за плечо, перевернул ее на спину и провел рукой по худенькому, как у подростка, телу. И она сразу откликнулась и опять протянула к нему руки. Их губы опять встретились, а тела слились в одно, единое и странное, не мужское и не женское, в нечто неделимое, из чего одного только и может родиться новая жизнь.

– А Раиска сказала, что ты из-за меня пришел к ней в гости, – все-таки выпалила Алена, когда они уже опять спокойно лежали рядом, отдыхая от поцелуев и объятий.

– Да... – то ли удивился, то ли согласился Астахов.

– Правда... Раиска так сказала... И еще она сказала, что давно поняла, что я тебе... понравилась... Это не так? Она ошибалась?

– Не знаю даже, что и сказать... Мне казалось, что я... ненавижу тебя... Мне хотелось разорвать тебя на куски и спалить к чертовой матери твой проклятый балкон, на который почему-то все, как назло, валилось и лилось! Вот скажи... – Он повернул к ней улыбающееся лицо. – Зачем ты размозжила мне стекло? Только честно!

– Я не хотела, Петенька... Я собиралась просто зашвырнуть твой носок обратно вместе с... – Алена вдруг расхохоталась, – с куском торта... чтобы ты взял носок в руки, а там какая-то гадость... Ты сразу не понял бы, что это такое, и скривился бы от омерзения... Ой, не могу! – хохотала она, уже сотрясаясь всем телом. – Я представляла твое сморщившееся лицо, и мне было так смешно... ты даже не догадываешься, как... А гайка... она для тяжести... чтобы долетело... чтобы не упало вниз, как те джинсы...

– Да-а-а, оно долетело... – отозвался Астахов и тоже весело рассмеялся. – Хотя это сейчас смешно, а тогда я, в общем... я готов был чуть ли не поджечь в отместку твою квартиру!

Она вдруг перестала смеяться и сказала:

– Ты назвал меня... хорьком...

– Ерунда... Это имело отношение только к моей злости, не более того... Ты ведь тоже как-то гадко назвала меня...

– Ты не помнишь, как?

– Помню...

– Я так не думаю больше... Ты самый лучший...

– И ты прости меня за все... Я был кретином. Раиска все поняла, а я так и не мог понять до сегодняшнего вечера. Я действительно все время думал о тебе, хотел чаще видеть... Но мне казалось, что это от ненависти... то есть хочу видеть, чтобы лишний раз поругаться, чтобы уязвить... На самом деле мне другого хотелось...

– А ты не сочиняешь сейчас, Петя, для красоты картины? Когда ты меня увидел у Раиски, то натуральным образом подавился!

– Да, но... В общем, я подавился от удивления...

– Разве так уж удивительно было увидеть меня в гостях у лучшей подруги? – с большим сомнением в голосе спросила она.

– Я был уверен, что Раиса тебя не пригласила, поскольку не может не знать о нашей вражде, – ответил Астахов. – Но я удивился не тому, что ты пришла...

– А чему?

– Тому, что мне почему-то дыхание перекрыло при виде твоей легкой фигурки...

– Ты тогда уже понял, что...

– Нет...

– А когда? – допытывалась она. – Когда я ушла на кухню?

– Нет... Даже и не тогда... Мне казалось, что я пригласил тебя на танец из жалости. Все при своих половинах, а ты одна, несчастная такая, одиноко куришь в кухне. Дыму напустила, хоть топор вешай...

– Так, может быть, ты и сейчас из жалости? – вскинулась Алена.

– Дурочка... – ласково прошептал Астахов. – Да я, когда только прикоснулся к тебе, сразу голову потерял... Не поверишь, прямо в гостях у твоей подруги готов был на все... В лифте чуть не чокнулся... А уж о вагоне метро вообще не говорю... Но ведь и ты... – он опять коснулся рукой ее маленькой груди, – ты тоже...