Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рощин говорил убежденно, бодро и с огоньком, словно был на сто процентов уверен в успехе атаки.
Ваня все слышал, инструктаж проводился совсем рядом. Но оптимизма взводного он категорически не разделял.
Разбитая старая линия располагалась в трехстах метрах впереди позиций, прямо между немцами и нашими и до этой линии еще надо было добраться. Что под огнем фашистов было явно непростой задачей. А еще, на старой линии обороны, местами остались минные поля. То есть, шансы уцелеть во время атаки стремились к полному нулю.
— Броском, мать твою... — зашипел Иван себе под нос. — Ага, не дай бог кто заляжет... вот же урод... да там пулеметы бреют каждый сантиметр... и мины, мать их...
Правда, тот момент, что взводный пойдет в одних порядках со штрафниками, несколько убавлял злость на старшего лейтенанта.
В атаку прямо на пулеметы Ивану ходить еще не приходилось. Вернее, вообще не приходилось ходить в атаку, что душевного спокойствия не добавляло. Ненавистные окопы сразу стали милым и уютным убежищем, которое ни за что не хотелось покидать.
Отделенные после инструктажа естественно поделились новостями с личным составом, так что настроение в штрафной роте царило не самое радостное.
— Чего салабоны приуныли... — фальшиво подбодрил комод личный состав. — Скока я ходил в эти атаки — не перечесть. Вишь, живой живехонек.
— Когда я последний раз ходил в атаку, от роты осталось десять человек, — зло бросил Хливкий. — Ротный, два взводных, повар и я.
— Так это пят получается? Нэт? — Аллахвердиев сунул ему под нос растопыренную пятерню. — Зачема обманават?
— Он забыл рассказать, что перед атакой спрятался в нужнике, за что в штрафники и угодил, — хмыкнул комод. — Да, братан?
— Да идите вы все нахрен, — раздраженно бросил Хливкий и замолчал.
— А если... если... — Сидоров запнулся и ляпнул. — А если убьют?
— Обязательно убьют, — хохотнул Валя Семак, тощий и сутулый парень из Воронежа, угодивший в штрафники за драку. — Ты только не сомневайся.
— Слышь, Вась... — комод толкнул приунывшего Сидорова в плечо. — Ты это, ну, на бабу уже залезал? Да ладно, мы же боевые товарищи, нам можно сказать...
Вася растерянно покрутил головой, а потом стыдливо признался:
— Нет, еще.
— Вот! — комод ткнул пальцем в небо. — Хорошо, что не стал скрывать. Тут такое дело. Тем, кто еще бабскую мохнатку не нюхал, в атаку нельзя, убьют как пить дать.
— А что же делать? — обеспокоился Вася. — Как же быть тогда? А вы все что, уже того... ну с женщинами...
Все сразу состроили уверенные морды: мол, даже не сомневайся.
— А ты как думал? Конечно. Но есть один способ, — умудренно и важно заявил комод. — Тока шибко секретный. Не каждому сказать можно. Мне вот дед мой доверил, а он всю первую мировую прошел и цел-целехонек...
— Ну скажи! — взмолился Сидоров.
Демьяненко помолчал и очень серьезным тоном подсказал.
— А ты вздрочни!
— Как это? — растерялся парень.
— Вот так! — комод подергал кулаком. — Может боженьку и наебешь!
Отделение дружно грохнуло.
Сидоров сконфузился, обозвал всех дураками и замолчал.
Петруха молчал, Ваня тоже в разговоре не участвовал. Разговаривать не хотелось. К тому же, ни с кем кроме Петрова, Аллахвердиева и Демьяненко он сблизится не успел. Да и сближаться ни с кем не хотел.
Постепенно разговор затих, штрафники разбрелись по своим местам дремать, а Ваня начал собираться на завтрашнюю атаку.
Сразу прицепил штык к винтовке, потом переснарядил все магазины к ней, перемотал портянки и подтянул портупею. Достал из сидора и сунул в сшитый из брезента самодельный подсумок две ручных гранаты РГ-33.
Закончив со сборами, он немного задумался и едва не свихнулся от сюрреализма ситуации. Еще совсем недавно, он катался на новеньком поршаке, тусил по клубам, ел мраморную говядину и устрицы в ресторанах. Самой большой заботой было снять телочку. А сейчас...
— Так тебе и надо дурачок! — вырвалось у Вани.
Он уже ни капельки не сомневался в том, за что его так наказала судьба. И в своей вине тоже не сомневался. Позлившись на себя немного, Иван прислонился спиной к стенке окопа и сам не заметил, как заснул.
Обошлось без снов, Иван словно провалился в темноту и так же внезапно проснулся.
Громко звенели сверчки, где-то в тылу глухо рычали двигатели.
Ваня глянул на часы, размял затекшие ноги и стал ждать атаки.
— Не спишь? — к Ивану на корточках подобрался Мамед.
Иван смолчал. Глупые вопросы он не любил и никогда на них не отвечал.
Аллахвердиев подождал немного, а потом свистящим шепотом поинтересовался:
— Боишься, нэт?
Иван прислушался к себе и понял, что не боится. Раздражение и непонятная злость были, но страха он не испытывал.
Не дождавшись ответа Мамед признался.
— А я боюс. Стыдно, да. Мужчына не должен бояться, а я боюс.
— Это нормально... — после паузы ответил Иван. — Смерти все боятся.
— Да? — сильно удивился азербайджанец. — Я думал ты ничего не боюс. Тогда и я не боюс.
Он привалился к стенке окопа и замолчал. Через пару минут к ним присоединился Петруха, но он ничего говорить не стал.
Небо начало понемногу светлеть. В траншее постепенно просыпались штрафники, залязгало снаряжение, пахнуло табачным дымом, заворчали отделенные, поднимая проспавших.
А потом появился Рощин с автоматом ППД на плече и в каске. Оживленный и радостный, словно рота должна было идти не в разведку боем, а на экскурсию в цирк.
— Не вижу радостных ебальников... — весело порыкивал он. — Все поссали? Жрать не вздумайте. Знаю я вас, проглотов. Шарко, ремень подтяни. Сальников, где твоя каска? Живо напялил. Кулаков, ты чего расселся как барыня на перине. Не ссать, мы Аллахвердиева вперед пустим, немцы сразу сами обосрутся...
Ваня радости Рощина не разделял, но унывать тоже не собирался. А еще, каким-то странным образом, грубоватый и пошлый юмор взводного, действительно вселял уверенность.
— Ну? — взводный глянул на часы.
Одновременно с этим из тыла донеслись раскаты орудийных залпов, а на немецких позициях плеснулись вспышки разрывов.
— Приготовились!
По траншее разлетелся рык отделенных, дублирующих команду.
А потом в еще черное небо взвилась красная ракета...
