Она поднялась вместе с детьми и их няней Борсой обратно на тот этаж крепости, где они жили. Старая женщина порядком набралась римонского вина, однако твердо держалась на ногах. Солинда, казалось, могла танцевать всю ночь напролет, а вот Тимори уже почти что спал на руках у Елены, да и Сэра все время моргала.

– Я рада, что остаюсь, – произнесла Солинда. – Не хочу пропустить Ай-Ид. А завтрашний бал будет лучшим за все время.

Сэра пожала плечами:

– По крайней мере, одна из нас должна отправиться с матушкой, чтобы увидеть танте Хомейру прежде, чем она умрет, – сказала она с ханжеским видом.

Елена вспомнила свою собственную сестру. Тесла была неугомонной, как Солинда, а Елена – тихой, как Сэра. Возможно, именно поэтому Сэра была для нее как дочь, которой Елена никогда не имела, пусть лесам и холмам, которые она в детстве исходила вдоль и поперек, Сэра предпочитала книги и раздумья.

– Разумеется, я хотела бы тоже поехать, – отозвалась Солинда быстро, не желая показаться бессердечной, – но, знаешь ли…

Сэра скорчила гримасу:

– Да, знаю: Фернандо Толиди то, Фернандо Толиди это…

– Ты несправедлива! Я танцевала со всеми.

– Да, танцевала, – вмешалась Елена. – Однако теперь время спать. Живо в постель!

Она отнесла Тимори в его комнату, пока Борса загоняла девочек в их спальню. Мальчик уже отходил ко сну, потому Елена не стала его раздевать, а просто укрыла одеяльцем, поцеловав на ночь. В огромной кровати маленький явонский принц выглядел совсем крошечным, однако его лицо было совершенно безмятежным. Толстые темно-бордовые свечи наполняли комнату ароматом роз и корицы, и в их свете на стенах играли тени.

Когда Елена вошла в комнату девочек, Сэра крепко ее обняла и отвернулась к стенке. Казалось, она сразу уснула, однако из-под ее простыни выглядывал уголок книги. Елена не стала ее забирать. Солинда просто помахала ей рукой: мысли младшей из сестер по-прежнему были заняты рыцарями, слетавшимися к ней словно мотыльки на огонь.

Борса ждала ее за дверью. Она, по обыкновению, смотрела, как Елена, становясь посреди коридора, обновляет гностическую защиту. Мягкими движениями Елена вскидывала руки, и в стены, потолки и полы вплеталась сеть бледных белых линий. Наиболее густой эта сеть была у двери и окон. Когда созданные Еленой обереги были активны, свободно войти на этаж и выйти с него могли лишь она и те люди, которым это позволялось. Другим это сделать было непросто: они могли проникнуть внутрь, лишь справившись с весьма неприятными физическими и психическими ощущениями, которые вызывали обереги. Барьер не был непроницаемым, однако вместе с камнем, замками и засовами эффективно защищал ото всех, кроме самых искусных и решительных врагов.

Закончив, Елена позволила своему Внутреннему Оку закрыться, а своим силам – притихнуть. Борса смотрела на нее спокойно, уже давно привыкнув к подобным чудесам.

– Девочки сегодня были счастливы, – заметила старая няня. – Солинда так быстро растет.

– Быть может, слишком быстро?

– О, не в плохом смысле. Это хорошо, что ей не терпится выйти замуж. Она – хорошая девочка. Сэра могла бы взять с нее пример и стать чуть более открытой. Ей надлежит выйти замуж первой, однако она едва замечает юношей. – Служанка нахмурилась. – Ты даешь ей чересчур много книг, Элла. Она слишком много думает и крайне мало чувствует.

Елена подняла бровь:

– Твои слова неоправданно жестоки. Она – принцесса, которая когда-то станет соправительницей одного из герцогств, а возможно, даже всего королевства. Гораздо лучше, чтобы она умела думать и рассуждать.

– Ее главным долгом будет родить детей, – ответила Борса. – И ей нужно быть готовой к жизни, которой ей придется жить, а не к той, которой она хотела бы жить.

Елена тяжело выдохнула. Сколько раз она это слышала за время своего собственного взросления!

– Сэра – умная, почтительная и смелая. А еще – очень нежная и заботливая, и ты об этом знаешь.

– Си, си, знаю. – Борса сжала губы. – Просто иногда я нахожу ее немного холодной.

– Мне так никогда не казалось.

– Многие говорят, что ты сама холодная, – ответила Борса. – Вы, рондийцы, происходите из холодного края и несете этот холод в своих сердцах.

Елена открыла было рот, чтобы дать сердитую отповедь, но заставила себя промолчать. Борса прожила здесь так долго, что имела право говорить то, что думает, даже рондийке-магу.

– У меня на родине, в Норосе, меня считали душой любой компании, – беззаботно поведала Елена.

– Правда? – удивилась Борса.

– Нет, – честно призналась Елена. – Я – спать.

– Что угодно, лишь бы сбежать от старой ворчуньи, да? – насмешливо молвила Борса и обняла Елену.

Няня удалилась, и Елена смогла наконец отправиться в свою маленькую комнатку.

В ее голове роились мысли. Надень свои камни.

Но я не готова уехать, Гурвон. Думаю, это место – мой дом.

Она думала о бедной полубезумной Тесле, чахнущей в одиночестве. О муже Теслы, Ванне Мерсере, которого хотела ненавидеть, но вместо этого испытывала к нему симпатию. Смелый и заботливый, этот ставший торговцем солдат делал все, чтобы оставаться на плаву в трудные времена. Он надеялся, что его сын Аларон, в чьих жилах текла четверть магической крови, сможет вернуть семье процветание. Елена вспомнила тощего, любившего спорить мальчишку с жидкими рыжеватыми волосами. У него вскоре ожидался выпуск. Свой выпуск она помнила так, словно он был вчера: рукопожатие губернатора, скупая улыбка Люка Батто, с которой он награждал ее призом, предназначавшимся для лучшей фехтовальщицы среди девушек. Для нее это стало концом и началом.

Удачи тебе, Аларон. Перед тобой – целый мир.

Нороштейн, Норос, континент Юрос

Октен 927

9 месяцев до Лунного Прилива

Нороштейн, столица Нороса, раскинулся на высокогорном плато к северу от Альп, на берегу чистого холодного озера, затопившего половину старого города, когда местные власти запрудили реку, чтобы улучшить водоснабжение. Некоторые говаривали, мол, внизу по затопленным кладбищам бродят духи, древние призраки, что утаскивают беспечных пловцов в свои подводные могилы. В те дни, когда вода спадала, а дождь не шел, на глубине можно было увидеть старые здания. Однако сегодняшний день не был одним из них: хлынул ливень, испортив празднование Светотьмы, религиозного фестиваля, который последователи Кора учредили вместо древнего солланского священного дня Самайна. Потоки воды заливали площади, а заодно и костры. Смоляные факелы сердито шипели.