Через три секунды он предложит ей подняться к нему в номер и выпить по стаканчику. В его голосе появились игривые интонации. Она засмеялась.

– Вы нуждаетесь в утешении?

– Именно.

– Ну хорошо. Но только по стаканчику. В девять часов я должна быть дома…

– Договорились!

Без четверти девять. На тумбочке стояли четыре пустых миньона из-под джина. Девушка-администратор одевалась. Она в последний раз потерлась своей обнаженной грудью, усеянной веснушками, о его щеку. Он ждал, когда она разгладит складку на джинсах и уйдет. «Ты мне позвонишь?» – спросила она.

Сорбонна, Париж

Брюно был моим студентом в тот год (единственный), когда я занимал должность доцента в Сорбонне. На археологию тогда смотрели как на бедную родственницу истории, а на археологов – как на вспомогательную рабочую силу при историках. Как на людей, привыкших ковыряться в пыли, грязи и песке и готовых в любую минуту засучить рукава и отправиться исследовать нутро земли. Большинство моих коллег имели об археологии довольно странное представление, а на мой спецкурс записалось совсем не много студентов. Да и те, едва я заканчивал лекцию, спешили прочь из аудитории, и до следующей недели я никого из них не видел.

Всего двое или трое – всегда одни и те же – иногда подходили ко мне после лекции, чтобы о чем-то спросить. Брюно был одним из них. Он толкал дверь моего кабинета, вопросительно глядел на меня и заводил разговор как на тему текущих событий, так и на исторические темы, навеянные прочитанными книгами. Скорее всего, я быстро забыл бы этого серьезного и довольно сдержанного, чтобы не сказать робкого студента, если бы однажды – дело было весной, и на его румяные щеки падал из окна прямоугольник солнечного света – он не спросил меня о том, что произошло в Сетифе.

8 мая 1945 года состоялась манифестация в честь победы над немецкой армией. Парнишка-мусульманин вышел на нее с алжирским флагом и был застрелен полицейским. Это убийство послужило спусковым крючком для начала массовой бойни. Поднялась волна насилия, не спадающая практически до наших дней. С тех пор алжирский народ больше никогда не знал покоя.

Я покачал головой, удивленный его вопросом. Брюно не принадлежал к числу студентов, увлеченных политикой, а события в Сетифе никогда широко не обсуждались. Вместо ответа я задал ему встречный вопрос: откуда в нем интерес к Сетифу. Он чуть помолчал и пригладил рукой свои коротко стриженные волосы. Его лицо напомнило мне изображения юношей на римских барельефах. Может быть, я проявил бестактность? «Я из семьи репатриантов. Мой отец родился в Сетифе. Он говорил мне, что в тот день был там вместе со своими родителями…»

Не будучи специалистом по современной истории, я все же имел некоторое представление о том, что случилось в тот трагический день. И довольно долго, хоть и в осторожных выражениях, как и подобает учителю перед учеником, рассказывал ему об этом. Обучение, как когда-то сказал Мишле, – это не только дружба, но и взаимный обмен.

– В вашем вопросе, – добавил я, – отражаются трудности нашей работы. Люсьен Февр когда-то заметил, что история – настолько же дочь времени, насколько наука о времени.

Прозвенел звонок. Ему надо было идти на следующую лекцию. Я посоветовал ему съездить в Венсен, в военный архив. «Не уверен, что все документы уже находятся в открытом доступе, но, возможно, кое-какие ответы на свои вопросы вы найдете». Приближались экзамены. Заканчивался учебный год, и больше я его не видел. Мне бы и в голову не пришло, что он пойдет работать в полицию.

Храмовый комплекс Мнайдра, Мальта

– Да где эти чертовы медики?

Жаннет нетерпеливо расхаживала туда-сюда. Выбираясь из пещеры, она поранила руку, и у нее на запястье запеклась струйка крови. Руководство спасательной операцией взял на себя Рифат.

Оба подростка лежали на импровизированных носилках в небольшом павильоне из белых бетонных блоков, где располагалась билетная касса. Оставшаяся часть группы ждала на улице.

Рифат пытался дозвониться до посла, но автоответчик переключал его на дежурного офицера полиции.

Жаннет сняла круглые очки и влажными салфетками протирала девочке лицо, одновременно расспрашивая ее. Та в ответ бормотала лишь: «Я Хабиба…»

Все же Жаннет сумела выяснить, что ей пятнадцать лет, а мальчик приходится ей братом. Тридцать лет работы в журналистике научили ее общаться с теми, кому трудно связать и два слова.

Она смочила водой виски мальчику. Турок вызвался ей помочь. Вместе они расстегнули на нем залитую кровью рубашку и разрезали ее, а потом попытались его напоить. Он не реагировал. Наклонившись пониже, они прислушивались к слабым звукам его дыхания.

– Он в тяжелом состоянии, – сказал дипломат. – Его нельзя перемещать.

Он заснял на мобильник все, что произошло. Появление Жаннет из пещеры и ее комментарий. Сооружение носилок. Две-три панорамные картины, довольно продолжительные. Наконец, две удаляющиеся машины скорой помощи. Крупным планом – лицо плачущей Жаннет. Высоко в небе продолжал заливаться жаворонок.

Из автобуса Жаннет позвонила в Рим своему коллеге по АФП, с которым в старые добрые времена работала в «Либерасьон», и обрисовала ему ситуацию. Он выслушал ее, ни разу не перебив.

– Полагаю, надо дать срочное сообщение, – заключила она.

– Ты разбудила меня ради двух нелегалов? Да еще и живых? Спрашивается, где информационный повод?

– Их уже неделю считали мертвыми. Это чудо, что они выжили.

– По-моему, ты не соображаешь, что говоришь. Ты хоть знаешь, сколько мигрантов утонуло в море в последние десять лет? Знаешь? Нет, не знаешь! Так я тебе скажу: двадцать тысяч! А ты знаешь, сколько раз я отправлял в агентство срочные телеграммы? Три раза! Короче, эти твои чудом спасшиеся детки… Ты реально оторвалась от жизни и вообще забыла, что такое журналистика. На каком свете ты живешь? Позволь тебе напомнить: АФП – это не агентство феминистской прессы.

Он ясно дал ей понять, что она – has been[9]. «Подумать только, когда-то в «Либерасьон» это ничтожество лизало мне сапоги, лишь бы пропихнуть свою заметку, чаще всего пустышку, в рубрику зарубежных новостей». Микроавтобус с трудом продвигался через пробки к Валлетте: мальтийцы из-за жары встают рано. К шести утра все дороги уже забиты транспортом. Когда они по объездному шоссе, ведущему к отелю, проезжали мимо кладбища, у Жаннет зазвонил телефон.

– Я – корреспондент CNN, мы с вами виделись сегодня утром. Мы только что узнали, что у вас случилось. Я хотел бы с вами поговорить. Скажем, через час?

– Я думала, вы собираетесь в Ливию?

– Все отменили. В Триполи бои. Аэропорт закрыт на двое суток.