Помогло то, что поклонники Плутона были, по большей части, молоды и только начинали работать. Для этих амбициозных, помешанных на космосе чудаков, которым было от 20 до 30 и которые выросли, наблюдая за полетами «Аполлонов», «Маринеров», «Викингов» и «Вояджеров», мысль о том, чтобы нарушить установленный порядок ради бунтарской экспедиции к Плутону, была всего лишь небольшим сумасшествием и будоражила кровь. Даже если им предстоит сражаться с ветряными мельницами, это будет забавно. Им нравилась мысль о том, чтобы совершить что-то невероятное и пойти против заведенного порядка.

В тот вечер они еще не начали называть себя «Плутоновым андеграундом». На самом деле никто точно и не помнит, как появилось это название, но оно вошло в обиход и хорошо подходило группе молодых ученых. Без сомнений, наименование ведет свое происхождение от «Марсового андеграунда» — группы страстных ученых и энтузиастов космоса, которые сотрясали NASA изобретательными и агрессивными планами строительства обитаемых баз на Марсе. Именно они подтолкнули агентство к планированию марсианских экспедиций нового поколения. Как бы то ни было, слово «андеграунд» подходило фанатам Плутона как никакое другое, поскольку полет к Плутону был, прежде всего, провокационной и невероятной идеей, разработанной отрядом мятежников, которые казались слишком хлипкими, чтобы захватить всю империю.

Марк Бюи вспоминает, как он пришел с обеда в итальянском ресторанчике с изменившимися взглядами на мир и желанием действовать:

Движение по написанию писем, которое Марку поручили организовать, было чем-то вроде хитроумного маневра, выходящего за рамки обычного рекомендательного процесса в NASA или, по крайней мере, агентство в этом случае слегка обманывали. Это действие было обычным для спонтанной партизанской политики андеграунда. Из-за писем Марк оказался в трудном положении. Он был младшим научным сотрудником в Институте исследований космоса с помощью космического телескопа в Балтиморе, где являлся главным специалистом по всем наблюдениям планет с помощью телескопа «Хаббл». Его послание к «дорогим коллегам» привлекло внимание начальника Марко Риккардо Джаккони, властного и вселяющего страх директора института, вскоре получившего Нобелевскую премию. «Он вызвал меня в свой кабинет и буквально растер в порошок за эту кампанию, обвинив в закулисных махинациях. Я сказал: „Я знаю, что такое закулисные махинации, и это не они. Я имею право разговаривать со своими коллегами о своих научных интересах“».

Кампания Бюи по написанию писем вызвала десятки обращений в NASA, так что призывы «Плутонового андеграунда» вскоре возымели эффект. Самое крупное ежегодное событие в планетологии — это «собрание DPS», то есть собрание отделения планетологии (Division of Planetary Sciences, DPS) Американского астрономического общества. Той осенью на собрании DPS NASA провело вечернее заседание, где его должностные лица представили официальный план будущих полетов сообществу планетологов и попросили их высказать свое мнение. Джефф Бриггс встал и заявил почти тысяче собравшихся ученых, что штаб-квартира агентства была завалена потоком писем, где рекомендовали обдумать экспедицию к Плутону. По его словам, такой сильный интерес научного сообщества к Плутону удивил NASA, и агентство начало рассматривать этот проект более серьезно.

В результате как раз примерно в то же время, когда состоялось собрание отделения планетологии, всего через четыре месяца после визита Алана в штаб-квартиру NASA, Бриггс выделил финансирование на первое официальное исследование агентством возможной экспедиции к Плутону. Он попросил Алана, только что получившего степень, и Фрэн, которая только что провела первое занятие как преподаватель в Боулдере, быть ведущими учеными этого исследования, прислав им в команду очень опытного и одаренного инженера NASA, который был на поколение старше, — доктора Роберта Фаркуара, организовавшего исследование. Это был хороший знак: Фаркуар имел репутацию, о которой ходили легенды. О нем говорили как о творческом и стратегически мыслящем разработчике миссий.

Этот момент счастливым образом совпал с еще одной волной, которая повлияла на культуру экспедиций по исследованию планет в NASA. Наступило осознание того, что программе нужны миссии поменьше. Если принимать во внимание финансовые реалии, то в бюджете просто не было средств для того, чтобы позволить себе новые крупные экспедиции, такие как «Вояджер». Полеты орбитальных автоматических станций «Галилео» и «Кассини» к планетам-гигантам — две следующие крупные миссии, одобренные NASA, стоившие по несколько миллиардов долларов каждая, на тот момент представляли собой большую проблему. «Галилео» недавно стартовал к Юпитеру, но возникли сложности. Главная антенна сломалась, и поток данных, передаваемых на Землю, значительно снизился, из-за чего приходилось менять цели программы и снижать ожидания будущих достижений. «Кассини» — аппарат, который должен был выйти на орбиту Сатурна, — в то время строился и был следующим в очереди на полет, но его стоимость быстро увеличивалась, и существовала серьезная угроза отмены экспедиции. Эти аппараты на профессиональном жаргоне называли «рождественскими елками», имея в виду, что в них заложено столько функциональных возможностей и установлено столько научных приборов, что стоимость в результате выливается в многомиллиардные счета.

В финансовом климате начала 1990-х гг. еще одна подобная экспедиция просто не могла начаться. Вместо этого Бриггс и другие начальники NASA поощряли развитие менее крупных и более дешевых проектов, имеющих конкретную цель. Аппараты должны были нести более скромную полезную нагрузку, иметь меньше возможностей и приборов и поощрять творческое мышление к изобретению способов осуществлять амбициозные миссии при меньших счетах.

Проект экспедиции к Плутону Фаркуар готовил год, завершив в конце 1990 г. Он назывался «Плутон-350», и его сердцем был маленький космический аппарат весом 350 кг — примерно вдвое легче «Вояджера». В результате зонд имел куда меньшую приборную полезную нагрузку, чем «Вояджер», но более современные и более компактные приборы, разработанные так, чтобы увеличить научную пользу от каждого килограмма веса. Среди них были камера и инфракрасные спектрометры, чтобы фотографировать и картографировать поверхность Плутона, ультрафиолетовый спектрометр, чтобы изучать атмосферу, и детектор плазмы, чтобы измерить взаимодействие с солнечным ветром.

Фаркуар, который, к сожалению, скончался в конце 2015 г., спустя несколько месяцев после того, как стал свидетелем пролета Плутона, был гением небесной механики и обладал ставшим легендарным мастерством находить хитроумные решения для того, чтобы путешествовать от планеты к планете и тратить при этом меньше топлива, чем другие могли даже предположить. В первую очередь, он делал это с помощью тщательно продуманных гравитационных маневров. Одним из нововведений Фаркуара, значительно снизившего ожидаемую стоимость «Плутона-350», был план старта на относительно небольшой ракете «Дельта II». Осуществлению этого мешало только то, что она не давала достаточной скорости, чтобы лететь напрямую к Юпитеру, где можно совершить гравитационный маневр в сторону Плутона. Вместо этого по схеме Фаркуара «Плутон-350» должен был вначале полететь в сторону Солнца, получить гравитационный импульс от Венеры, а затем — от Земли, а потом уже добраться до Юпитера и Плутона. Это позволяло использовать для старта меньшую ракету, но означало, что АМС «Плутон-350» проведет в космосе 15 лет и разогреется у горячей Венеры перед длинным путешествием к холодному Плутону. Такой маршрут не был идеальным, но позволял удержать стоимость экспедиции в жестких рамках, которые были заданы команде ученых сверху, а великолепная изобретательность плана не оставила никого равнодушным.