Дживс надулся и потеснил меня в проходе, чтобы с гордо-обиженным видом покинуть ведьмовское логово.

– Ладно, Дин, это даже к лучшему, что Эден отказалась. Найдешь кого-нибудь приличнее, – лениво протянул Илай, вроде бы поддерживая приятеля.

И что-то так зацепил, принцесса столичная, сил нет!

– Я прекрасный репетитор! – огрызнулась, оскорбленная в лучших чувствах.

– Как скажешь, – небрежно согласился он.

– Божечки, и зачем я пытаюсь что-то доказывать зашоренному аристократишке? – буркнула я, делая вид, будто не обращаюсь ни к кому конкретно.

– Зашоренный аристократ? – вкрадчиво повторил Илай.

– Ты этого даже признать не можешь.

– Поспорим? – вдруг предложил он, как зубастый пятнистый папель, вцепившись в мои слова. – Если Дживс получит «отлично», то – так и быть – я согласен признать себя… Как ты там сказала?

– Шовинистской сволочью, – услужливо подсказала я. – Но спорить ради того, чтобы ты признал правду, неинтересно.

– Предложи ставку. – Его глаза блеснули азартом.

– Например… На бал в честь первого дня весны ты наденешь золотое платье, туфли на каблуках, нацепишь корону и при всей академии признаешь себя придурком, не видящим дальше собственного носа.

– Уф-ф, – издевательски выдохнул Илай. – Это было жестоко, Эден.

– На правду грешно обижаться, Форстад, – пожала я плечами.

– А что, если Дин не получит «отлично»?

– Эй, ты вообще мне друг или кто? – возмутился Дин.

– Если не получит, – с нажимом проговорил Илай, пропустив мимо ушей недовольное фырчанье приятеля, – то золотое платье с короной на праздник наденешь ты и всем объявишь, что я самый умный, привлекательный, сексуальный…

– И ко всему прочему такой скромный, что зубы сводит, – съязвила я.

– Идет! – Он щелкнул пальцами, в воздух брызнули золотистые магические искры. – Принимаю ставку.

– Какую еще ставку? – опешила я. – Не собирается никто с тобой спорить! Можно подумать, мне нечем больше заняться, только целую декаду бесплатно терпеть твоего приятеля.

– Пока что только я от тебя натерпелся, – проворчал Дживс голосом помершего десять лет назад дядюшки, объявляющего, что он еще с нами и слышит все неприятные разговорчики.

– Струсила, Эден? – усмехнулся Илай. – Просто признай, что репетитор из тебя никудышный.

– По рукам! – выпалила я неожиданно даже для самой себя. – Принимаю ставку!

Не отводя глаз, мы закрепили спор рукопожатием. Илай указательным пальцем погладил мое запястье. Возможно, он не хотел, чтобы приятель заметил необъяснимого даже для меня нежного касания, но на коже предательски вспыхнул знак Дартмурта, наносимый всем адептам во время церемонии посвящения. Мы немедленно расцепили руки. Этот маленький жест запутывал наши непростые отношения еще сильнее.

– Я чего-то не понял, – с искренним недоумением проговорил Дин, – вы на меня поспорили?

– Вроде того, – согласился Илай. – Идешь?

Парни удалились, оставив после себя странную тишину. В ушах звенело, точно мы полчаса орали друг на друга, как оглашенные. Я слушала этот самый звон и медленно осознавала, что снова, как глупая золотая рыбка, позволила втянуть себя в нелепое пари.

– Дживс! – заорала я, словно он все еще мог услышать требовательный вопль. – Вечером на урок!

Тайна настенного послания оказалась раскрыта тем же вечером, когда мы с Дином на пару брали штурмом заклятия высшей магии. Я училась обездвиживать предметы, а парень с разнесчастным видом зубрил закон об изменении форм.

Победить злосчастное колдовство оба оказались не в силах. У Дживса мстительно не распрямлялся скомканный бумажный лист, а меня игнорировали пролетающие мимо птички-записки. Ни одна, даже самая маленькая и корявая, даже с разорванным крылом, не пожелала парализоваться! В сердцах я сожгла парочку, посыпав себе голову пеплом. Дину тоже досталось. Символизм жеста он не оценил, но только принялся ворчать и скрипеть, как в зал для общих занятий ворвалась Тильда.

Она зло громыхнула учебниками о стол и пронзительным голосом, наплевав на многозначительное покашливание дежурного, заявила, что ее дверь осквернили некрасивым ругательством. Более того, она накрыла вандалов на месте преступления, в смысле, с банкой краски в руках посреди коридора! Ими оказались неофиты из академического тайного общества, о котором знали даже мыши в замковом подземелье.

Новобранцам устроили очередную проверку, а страдали мирные жители общежития. Судя по всему, моя «темная башня», после первого пришествия существовавшая в относительном мире, тоже попала под раздачу. Клянусь, если бы доморощенные «братья» изрисовали мои стены несмываемой краской, то висеть им всем коллективом в суровый мороз на флагштоке вместе или вместо академического знамени. Костьми легла бы, но заставила взбираться!

Следующие два дня у нас с Дживсом прошли под общим лозунгом: «Не хочешь – заставим, не умеешь – научим». На третий день, вернувшись после занятий, я обнаружила на ручке своей двери золотистую корону с острыми разновеликими зубцами, словно вырезанными ножом на глаз. На одном из острых «клыков» была пришпилена записка, написанная рукой Форстада: «Угадал с размером?»

– Белобрысая сволочь!

Чувствуя неладное, я сдернула ощеренную жестянку и направилась лично вернуть дарителю. Оригинальный головной убор хотелось сунуть ему в зубы или натянуть на шею, как строгий ошейник, но шутник предусмотрительно спрятался и на стук не открыл. Пришлось нацепить корону на ручку, а на обратной стороне записки накорябать злобное: «Жмет!»

Вечером выяснилось, что дурное предчувствие не подвело: Дживс не появился в общем зале для занятий! Время шло, я ерзала на стуле и бросала негодующие взгляды в открытые двери. Дин как сквозь землю провалился.

– А я говорила, что он сломается, – съехидничала Тильда и бросила Бади, что-то переписывающему из учебника по истории: – Ты мне должен сорим.

– Они еще и поспорили, – буркнула я, вытащила из напоясной сумочки пустое перо и наскребла на ладони «приветик» Форстаду: «Где твой друг?!»

– На вечеринке?! – возмущенно охнула я, прочитав вспыхнувшее послание.

На кону, можно сказать, стояли девичьи честь и гордость, а неуч посмел загулять?!

– Где-то идет вечеринка? – заинтересованно подняла голову подруга.

«Хозяйственная башня», – словно на расстоянии услышал и ответил Илай.

Следом на руке засветилось сочное ругательство, одно из тех, что в приличном обществе говорили или почти беззвучным шепотом, или вообще мысленно, зато от души. Я продемонстрировала ладонь и любезно уточнила:

– Поможете разрисовать Мажору дверь?

– Он тонко намекает отвалить? – удивилась подруга. – Бесстрашный!