– Это исключено! – прорычала в трубку чекистка и грохнула трубку на черные рога телефона а-ля нарком. Отчетливо дохнуло на меня из трубки табачным перегаром «Беломора».

Вскоре беглецов нашли. Как-то очень быстро мамаша Юлии увезла ее на самолете в далекую страну и пристроила в дорогую суперклинику.

Там-то Юля и умерла. Причина смерти, по рассказам матери, показалась мне необычайно нелепой. Возможно, Людмила Петровна что-то не так поняла.

– Похоронить Юльку дороже обошлось, чем прооперировать, – плакала безутешная мать. – Оформление, гроб дубовый, потом – цинк… Перевозка самолетом…

Хмурый папа возражал:

– Что уж ты, мать! Похороны все-таки – одни. А операций сколько было! И сколько бы их еще наделали, не помри Юля.

Не ведаю, как о смерти Юли узнал Андрей. Мы с ним об этом не говорили. Вскоре после смерти Юли его привезли к нам в коме с плохо определяемыми признаками жизни. Кома, судороги. Высокий мышечный тонус. Патологические рефлексы – во всю ивановскую. Шунт – не работает.

– Что ж, – говорю. – Готовьте операционную! И быстрее давайте!

Тут, кашлянув, вмешался Нифантий Мартемьянович:

– Постой! Ты что, ничего не видишь?

– А что тут особенно интересного можно увидеть, Нифантий?!

Тот хмыкнул и поддел что-то в черных волосках на животе у Андрея:

– Нитка! Он, мерзавец, дренажную трубку прошил и перевязал!

Точно! В том месте, где под кожей проходила трубочка ликворошунтирующей системы, был наложен грубый шов. Андрей хорошо знал свою болезнь и суть нашей операции! Перевязав дренажную трубку, он перекрыл отток ликвора из мозга. Нарастающее внутричерепное давление привело его к коме. Самоубийца чёртов!

Я срезал удавку. Тут же заработала клапанная система. Форсированно перекачали ликвор из головы в живот, и уже через двадцать минут Андрей стал подавать признаки сознания. Операцию отменили, и через сутки, проведенные в реанимации на ИВЛ, Андрей был практически здоров. По крайней мере так казалось всякому, кто не знал всей его истории.

Anamnesis vitae

Сейчас в медицине много магов и чародеев статистики. Например: бумаги можно оформить так, что на 60 койках отделения будут числиться 75–85 больных. Просто больных выписывают, а истории болезни продолжают вести так, словно больной продолжает лечиться: пишутся дневники, назначаются лекарства и процедуры.

Я знал отделение неврологии, где лежали тяжеленные больные. Но они не умирали! Летальность в этом чудо-отделении была равна нулю (!). Отделение это ставили в пример. Заведующий отделением стремительно шел в гору. Секрет «бессмертия» был прост: больной умирал, скажем, 5 мая, но историю болезни оформляли так, что он числился выписанным домой еще 3 мая. Так что на день смерти он формально не был пациентом больницы.

Кровь свидетеля

Главное в нейрохирургии – это умение останавливать кровотечение.

Там, внутри головы, невозможно использовать обычные хирургические приемы гемостаза – наложить зажим, перевязать сосуд и т. д. Так что лучший способ остановить кровотечение из сосудов мозга – это вообще не допускать его. А то борешься с ним, борешься, пихаешь во все дырки пластинки тахокомба ценою в 300 долларов штука – и вот (о, чудо!) кровотечение останавливается! Но не успеешь этому обрадоваться, как анестезиолог сообщает:

– Давление у больного – по нулям!

Поэтому и не кровит – у трупа кровотечения не бывает. Теперь, когда у нас есть томографы, мы еще до операции хорошо представляем локализацию опухоли мозга, ее соотношение с крупными сосудами, кровоснабжение опухоли. Это позволяет избегать кровотечения.

Но бывает и так, что на томограммах мы видим плотную опухоль, прорастающую сквозь крупные артерии и венозные коллекторы. Значит, будет кровить, и надо заранее запастись кровью для переливания ее во время операции. И вот мы планируем доступ к опухоли, методы ее удаления, заказываем кровь на станции переливания. Побольше заказываем! Назначаем ответственного за переливание крови, назначаем день операции…

И этот больной оказывается свидетелем Иеговы! А они себе кровь переливать не разрешают! Как-то поступил к нам по дежурству с головою всмятку их видный член. Всю ночь его оперировали и полведра крови перелили. Член умер. Так эти иеговы на нас в суд подали! Мол, умер их единоверец от переливания не той крови. И вообще, говорят, – у члена в нагрудном кармане была печатная бумага со строгим наказом: «Кровь мне – ни-ни!»

* * *

Вот и сейчас передо мной сидит хорошо одетая, холеная женщина, похожая на манекенщицу из доисторического журнала «Rigas Modes», – румяная, во рту зубов, как в кукурузном початке – зерен, и все наружу: постоянно улыбается. Как крокодил, честное слово! В местном сонмище свидетелей Иеговы она – большой начальник. Рассекает по городу на навороченном «хаммере». На автостоянку у больницы охрана пропускает ее безоговорочно. Владеет сетью аптек.

Не раз уже так вот она приходила к нам в отделение утешать попавших к нам иеговистов и следила, чтобы мы не вздумали перелить им из засады кровь. Настойчиво втюхивает нам под это дело искусственную «голубую кровь» – перфторан. Бизнес свой аптечный она так двигает, как я понимаю.

Едва усевшись напротив меня, эта фанатка лакированная сразу пошла в атаку:

– Христа не на кресте распяли, а на столбе!

– Успокойте меня, пожалуйста, – его все-таки распяли?

– Это я к тому говорю, что вы носите крестик, а это – ложно.

– Что же мне теперь на груди кол осиновый носить?! Пожалуйста, давайте ближе к телу.

– Я пришла узнать, как здоровье Колычевой Даши. Это дочь моих хороших знакомых…

– Вы бы попробовали спросить об этом родителей девочки. Что посчитают нужным, они вам сообщат. Мы же сведений о больных посторонним – не сообщаем.

Дама снисходительно улыбается:

– У них не может быть тайн от меня! Видите ли, они, как и я, являются свидетелями Иеговы, а я…

– Вы свидетели обвинения или защиты по делу этого персонажа?

– Не надо так шутить! Вы плохо разговариваете с людьми!

– Но я же заранее знаю, о чем пойдет речь! И зачем вы пришли ко мне, если вам и так все известно? Впрочем, давайте так: приходите с родителями девочки, и если они не будут возражать, то я при них отвечу на ваши вопросы. До свидания!

Холеная дама идет пятнами, но послушно встает и выходит, тяжело грохая сапогами от Sergio Rossi.

Даша эта – шестилетняя беленькая девочка с голубыми глазами. Если останется жива – разобьет не одно мужское сердце. У Даши – опухоль на полголовы. Но, по всей видимости, – доброкачественная. Оперировать ее и не переливать кровь – нереально.

И тут в кабинет вторгается все та же Rigas Modes и чуть ли не тащит за собой маму и папу Даши. Наверное, в десятый раз я завожу им свою версию «предупреждения Миранды»: сложная операция, все возможно, исход – трудно прогнозировать, осложнения – неизбежны, большая кровопотеря…