На экране компьютера видно только мое лицо, утомленное трудными врачебными буднями, и верхняя часть тела в полной, не вызывающей сомнения, экипировке. Можно подрабатывать на выходные гримером и костюмером. Другой квадрат, где должен быть потенциальный пациент, пугает чёрной пустотой. Жду ещё несколько минут и понимаю, что клиент – пациент – просто элементарно проигнорировал столь тщательно спланированный спектакль.

Иду смывать краску, профессор же облегченно вздыхает и привычно открывает холодильник.Последняя тренировка

Ирина по привычке проснулась в пять утра. За окном было темно и не по-декабрьски влажно. Еще месяц назад она бы мечтала, что ей не придется вставать в такую рань и тащиться на полупустом трамвае в госпиталь. Что можно будет спокойно поваляться, потом с удовольствием выпить кофе, почитать, в конце концов, даже посмотреть телевизор.

Но это все в прошлом, сегодня она могла сколько угодно наслаждаться свободой, но этого ей не хотелось. Она встала, привела себя в порядок, аккуратно застелила кровать. Долго разглаживала покрывало. Ирина сейчас все делала медленно и основательно, просто чтобы подольше быть занятой какими-то, в сущности, пустяками, на которые раньше даже не обратила бы внимания. Хорошей хозяйкой она себя никогда не считала, умела по-быстрому сварганить что-то на скорую руку. Сейчас, вооружившись поваренной книгой, она по всем правилам готовила никому не нужный борщ, причем целую кастрюлю, съедала сама две тарелки, а остатки выливала. Все это была совершенно не ее жизнь. Ирина примеряла ее на себя, как новое платье, которое было ей ни по цвету, ни по размеру.

Закончив с кроватью, она налила себе большую кружку кофе и подошла к окну.

Она вновь открывала для себя, казалось, знакомый двор.

С удивлением Ирина подсчитала, что парадных в доме не четыре, как она всегда думала, а пять. Одна была с торца дома и была укрыта за большим деревом.

Она не заметила, когда поменяли или перекрасили горку на детской площадке. Кажется, раньше перила были белые.

Странно, она так хорошо помнит, как красные Леночкины рукавицы почему-то казались ей пятнами крови на операционном поле. Она тогда даже вздрогнула. С другой стороны, какие еще ассоциации могут возникнуть у хирурга при виде красного на белом.

Из раздумий ее вывел резкий телефонный звонок.

Так рано могла звонить только Лена из Калифорнии. Она хорошо знала материнские привычки и понимала, что перед грядущими переменами в жизни мама точно не спит.

Ирина поспешно взяла трубку:

– Мамочка, ты в порядке? Главное, не волнуйся. Пересадка во Франкфурте два часа, ты спокойно все успеешь. Мы в Сан-Франциско тебя встретим. Там таможня для тех, кто на постоянное место жительство, отдельная, тебе все покажут.

– Да не волнуюсь я. Все, детка, не трать деньги. Грише привет, скоро увидимся.

Повесив трубку, Ирина осмотрела полупустую комнату.

Так, ну, кажется, действительно все, багаж давно ушел, остались только две сумки с дорогими сердцу вещами.

Большой желтый конверт лежал отдельно. Ирина Леонидовна не могла решить, надо ли вообще его брать. В нем все ее пациенты: мальчики и девочки, радость и боль, удачи и поражения детского кардиохирурга – доктора Гольдберг.

Ирина машинально открыла конверт и начала привычно перебирать фотографии, скрепленные с собственноручно сделанной выпиской. По закону фамилии пациентов фигурировать вне больницы не имели права. Да ей и не надо. Она всех и так помнит, до мельчайших подробностей. Можно было и по годам не раскладывать, но педантичный Миша любил аккуратность во всем.

Он бы и собирался быстрее, организованнее, точно бы знал, что взять, а что оставить.

Ирина Леонидовна была великолепным хирургом, но дом был всегда на муже. И Леночка появилась благодаря ему. В этом Ирина даже самой себе боялась признаться. Разве она тогда решилась бы оставить ребенка? Только закончила институт, впереди аспирантура, кафедра. Она уже оперировала. Бабушек-дедушек не было. Миша настоял. За руку – в загс, а оттуда сразу в женскую консультацию, и с Леночкой потом всё больше он сидел: кормил, гулял, в ясли устраивал.

Вот была пища для соседских кумушек! Кто-то сгоряча обронил, что, мол, мать-кукушка. Вспыхнула тогда, покраснела, хотела отбрить, да Миша отговорил. Опомнилась, впрямь, стоит ли? Разные они были по характеру, а жили дружно. Оба детдомовские, выросли вместе. Миша сразу заприметил задохлика из блокадного Ленинграда. Ира всё хмурилась, смотрела исподлобья, молчала, как немая. Только один раз крикнула в голос, страшно, когда гроза началась, и бросилась к нему, прижалась всем тощим, дрожащим телом. Он обнял раз и на всю жизнь. Потом, чуть что, сразу ночью всем телом жарко искала его, а утром глаза отводила, смущенная своей же страстью. Миша только посмеивался, но видно было, что доволен. Любил ее и Леночку до беспамятства.

А ведь рассказать кому – не поверят. Для всех Ирина Леонидовна строгий врач – заведующая отделением, ее все от нянечки до хирургов боялись. Никогда, правда, не кричала, только смотрела, если что, хмуро, как раньше, исподлобья. Что-что, а это осталось, ни убавить ни прибавить.

Раз только вспылила, когда дежурная сестра чуть кровь неправильной группы не перелила, – хорошо, вовремя спохватились. Вера Ивановна – старшая, уволиться хотела, еле отговорили, не ее вина, да и не случилось, слава богу, ничего. А Машенька, девочка-студентка, что кровь перепутала, потом вены даже резать пыталась, ну так, больше себя попугать, даже до больницы дело не дошло. Ирина сама ее успокаивала, из депрессии выводила, за руку в больницу опять привела, а в результате воспитала лучшую операционную сестру.

Всегда потом только с ней предпочитала работать.

Машенька без слов знала, что когда подавать, какой скальпель любимый, какой ниткой шить. Еще и не просила, а она уже иглодержатель протягивает. Кто-то даже ревниво сказал, что, если надо, Машенька сама прооперирует, хирург может и сачкануть. Посмеялись от души. Все любят, когда в операционной шутят, – значит, все по плану.

Если что не так идет, то даже тишина другая – напряженная.

Ирина Леонидовна взяла в руки фотографию. Вадик Леонов. Вроде все поначалу хорошо шло. Кто знал, что исковерканная аорта под левый, а не правый желудочек завернется? Вот и задела скальпелем слегка. Струя крови в стенку ударила. Пока остановили, ушили, мальчик крови прилично потерял. Переливали в обе руки. Обошлось. Ирина Леонидовна честно всё родителям рассказала, а там папаша в горздраве, поднял бучу, хоть и исход операции хороший.

Главный отбил, не дал затаскать. Очень ее уважал, столько лет вместе.

А вот это действительно интересный случай. Томазик из глухой абхазской деревни. Родители молчаливые, может, из-за того, что не очень по-русски хорошо говорили. Долгожданный ребёнок. Мать – единственная учительница в школе, ни дня не пропускала, даже когда эпидемия какая-то была. Так и не поняли, чем сама переболела, вроде легко. Про сыпь не помнит. А мальчик родился слепой, глухой и с пороком сердца. Корь, наверное, была у матери, в лёгкой форме. Всем селом деньги на поездку собирали.