Вскоре она спустится по леднику, выйдет на побережье, пересечет массив суши и окажется на шельфе Росса. А потом — наверное, через несколько дней — доберется до станции. Какое это будет облегчение — вновь заговорить с людьми.

Но на третий день пути температура упала, небо опять затянули облака, ветер начал вздымать столбы снега и льдинок. Не успев спохватиться, Лори оказалась в эпицентре бури. Она по-прежнему ехала вперед, но ветер теперь дул с северо-запада, в лицо, вынуждая двигаться медленнее. Куски льда стучали по защитному стеклу снегохода, и издаваемый ими звук был похож на треск горевших в костре листьев. Фары прорезали узкий туннель в метели, но снег заслонял обзор, окрашивая в белый цвет все вокруг. Лори старалась не смотреть в одну точку, вглядываясь в буран, но снег отвлекал ее внимание, то и дело заставляя переводить взгляд на ветровое стекло, чередой постоянно меняющихся образов. Не прошло и часа, как глаза разболелись, хотя Лори знала, что не может расслабиться. Густо летела снежная пыль, скрывая предательские гребни застругов и углубления, под которыми таились трещины. Приходилось тщательно рассматривать дорогу впереди, чтобы избежать опасности.

Полозья снегохода были снабжены круглыми и плоскими металлическими лопастями, Лори называла их «плавниками», которые шлепали по снегу, когда сани двигались вперед, а потом автоматически убирались под днище. «Плавники» придумали в целях безопасности — нечто вроде импровизированной консоли, предназначенной для того, чтобы перенести пассажира через любую трещину, какую доведется встретить, ну или по крайней мере через трещину не шире шести футов. Несколько раз Лори чувствовала, как снегоход резко нырял носом, а затем поднимался, выправлялся и ехал дальше, и понимала, что миновала очередной разлом. Она чувствовала себя за рулем машины на разбитой дороге. Ледники разрушались десятилетиями, и буквально за считанные часы открывались трещины глубиной с туннель метро, которые так же быстро захлопывались. Если она поскользнется и свалится, ее найдут, лишь когда лед наконец стает, — приблизительно в середине следующего века. Но годы городского вождения приучили Лори смотреть на каждый выступ и трещину как на очередной изъян дороги. Если ее бросало вперед и она всем телом ощущала характерный крен, то инстинктивно предполагала, что наехала на выбоину. Это была своего рода мышечная память.

Мышечная память. Мышечная память. Жива, жива, ура!

Буря продолжалась еще несколько дней. Чтобы не сбиться с дороги, Лори приходилось полагаться на компас и немногочисленные мерцающие сигналы на экране навигатора. По изменившемуся ландшафту она поняла, что достигла ледяного потока, который соединял массив суши с заливом, но Лори совершенно не представляла, сколько понадобится времени для преодоления прохода.

Густой снег снижал видимость. Иногда она замечала препятствия впереди, лишь когда они оказывались в нескольких футах от снегохода. Нужно было ехать очень медленно, чтобы избежать столкновения. Хорошо, если удавалось сделать пару миль в час, десять-пятнадцать в день. Полозья снегохода ныряли, поднимались, снова ныряли, пока Лори пробиралась между сугробов, и снежные хлопья, похожие на звезды, плотно покрывали ветровое стекло. Лежа с закрытыми глазами в спальнике, Лори чувствовала, как ее тело само собой покачивается туда-сюда, и видела потоки белого света, бившего в глаза. Даже во сне казалось, что она едет по льду, в темноте.

Лори приходилось тяжелее, чем когда бы то ни было в жизни, она вымоталась. Ей уже доводилось рубить дрова, смешивать цемент, когда она принимала участие в проекте «Кока-колы» «Дом для соседа» и вместе с другими строила дома на склоне холма, расчищала землю от пней и кустарника, закладывала фундамент и так далее. Но все это не шло ни в какое сравнение с попытками управлять снегоходом весом в две тонны в разгар снежной бури. Всякий раз, останавливаясь отдохнуть хотя бы на несколько минут, Лори чувствовала пронизывающую боль, которая буквально раздирала мышцы голеней и предплечий и от которой перехватывало дыхание. Дело было не столько в количестве усилий, которые приходилось прикладывать, сколько в том, что тело слишком долго находилось в напряжении. Требовалось не меньше часа абсолютного покоя, чтобы мускулы расслабились и их охватило приятное онемение, и тогда Лори хотелось поскорее заснуть.

Она слишком измучилась, чтобы готовить еду вечером, и всякий раз испытывала сильный соблазн оставить металлические кастрюли и плитку в багаже, но все-таки забирала их в палатку, чтобы сварить кофе поутру. Температура порой опускалась до сорока-пятидесяти градусов ниже нуля, и Лори, в куртке и перчатках, долго дрожала, прежде чем палатка наконец согревалась. Она проглатывала две-три мультивитаминные таблетки и съедала пригоршню обезвоженного печенья, иногда еще — овсяный батончик и кусочек шоколада, растапливала на языке несколько кусочков льда, потом раздевалась до белья, затягивала тесемки спальника и слушала, как стенка палатки то натягивается, то провисает, как парус на ветру.

На восьмой день метели Лори спускалась по склону холма, когда вдруг впереди вынырнул огромный камень, заслонив весь обзор. У нее замерло сердце. Она резко крутанула руль, чтобы избежать столкновения, но опоздала.

Она врезалась в выступ камня и услышала громкий треск. Снегоход дважды повернулся вокруг своей оси и медленно остановился. Лори выпустила руль. Тело покрылось потом, внутри все опустилось. Жужжание мотора постепенно затихло, полозья погрузились в снег. Лори ощупала себя в поисках повреждений, но ничего не обнаружила — ни крови, ни сломанных костей. Зато снегоход вряд ли отделался так легко. Она перелезла через полдесятка камней и кусков льда, разлетевшихся при ударе, и подобралась к задней части снегохода, держась за поручень затянутыми в перчатки руками. Снег носился вокруг сплошной пеленой. Лори слышала истории о том, как люди сбивались с пути в метель и окончательно утрачивали ориентацию всего лишь в нескольких шагах от собственной двери, — они, шатаясь и спотыкаясь, брели под снегом, вытянув руки вперед словно зомби. Поэтому она не собиралась выпускать поручень. Лори нашла место, которым снегоход ударился о камень. В корпусе зияла длинная трещина, обнажившая внутренность багажного отсека. В дыре застряла одна из сумок, так что для доступа воздуха оставалась лишь тонкая щель, загороженная острыми деревянными «зубами». Лори слышала, как ветер со свистом врывается в щель.

Она опустилась на колени и ощупала снег вокруг полозьев, чтобы убедиться, что ничего не выпало, но сумка, казалось, прочно перегородила собой дыру в отсеке. Лори рискнула и немного прошла вверх по холму, по направлению к валуну, но нашла лишь конический кусок дерева и небольшой, размером с ладонь, обломок черного камня. Удовлетворившись результатами, Лори зашагала обратно. Она развернула снегоход и поехала дальше, по туннелю, образованному ледяным потоком.

Минуло не меньше месяца, прежде чем она поняла, что́ потеряла на склоне, и до нее в полной мере дошли последствия случившегося.

Вечером, заделав дыру в багажном отсеке при помощи куска фанеры, Лори поймала себя на том, что вспоминает случай из своего детства. Она подумала о нем, когда ставила палатку; воспоминание кружилось в ее памяти, как крошечная, сбившаяся с орбиты планетка, и постепенно обретало очертания. Когда Лори укрепила дверь, оно встало перед ней во всех подробностях. Случай ни с чем не был связан и не имел никакой подлинной значимости. Впрочем, большинство вещей, о которых она вспоминала — и о которых вспоминают все, — не имели особой важности, что не мешало им выступать на первый план.